Душа-потемки - стр. 26
Удар в дверь.
Ничего, это просто опять истерика с ним.
Обычно он тихий. Слишком даже тихий на людях и стеснительный (и это при таком-то мамочкином капитале). Но он редко когда говорит про деньги, даже с ней – со своей женой. И вообще он весь какой-то зажатый порой. Иногда Василисе даже кажется…
Удар в дверь.
Вот сейчас, например…
– Открой, слышишь? Я тебе ничего не сделаю, только открой мне!
Вот сейчас… когда голос его вот так звенит, как бритва… ей, Василисе, кажется, что он похож на маньяка.
Там, за этой дверью – с ножом, с топором.
Она открыла замок.
Иннокентий, завернутый в простыню, буквально упал, сверзся на нее – она подхватила его как ребенка. Лицо его мокро от слез.
– Васенька моя, ну прости, прости меня… люблю тебя очень…
Это… вот это всегда напоминало Василисе эпизоды «братания в окопах» Первой мировой.
– Я не резиновая кукла.
– Да, да, конечно, – он покрывал ее шею, лицо поцелуями.
– Я живой человек.
– Да, да, – он весь дрожал.
– И я так больше не могу, Кеша.
– Нет, нет, мы сможем, не говори так никогда.
Он обнял ее – Василиса видела тысячи раз, что именно так он обнимает мать.
Ей ничего не оставалось, как обнять его тоже.
Утро… то есть новый день – жаркий, июльский – они встретили в своей постели, куда вернулись из ванной, держа друг друга за руку, все друг другу простив, или нет – позабыв на время.
И не занимались сексом, просто лежали рядом, уставившись в потолок.
А потом у Иннокентия зазвонил мобильный, и по звонку Василиса поняла, что это Шеин Борис Маврикьевич – босс мужа, старинный приятель и компаньон свекрови и по совместительству галантный пожилой любовник Василисы.
Именно с ним Василиса забывала о своих домашних фронтах. О своей личной войне в тылу семьи Краузе.
Глава 8
МАГНОЛИЯ
В общем-то, конечно, это курьез и ничто иное, – так подумала Катя, покидая кабинет майора Бурлакова. Вполне годится для коллекции милицейских баек: «вселяющие ужас звуки», раздающиеся по ночам в пустом здании Замоскворецкого универмага.
Интересно, если это розыгрыш патрульных специально для Бурлакова, то…
Но они рапорты официальные написали. А за такие рапорты можно и неполное служебное схлопотать – за слишком пылкую фантазию или любовь к розыгрышам, это значение не имеет.
И потом сотрудники ЧОПа… И еще эта старушка – дочь маршала Сорокина, сама хлебнувшая лиха в годы репрессий.
Нет, тут что-то не так. На розыгрыш не похоже. Но случай типично для коллекции служебных историй «небывалое бывает».
Странно, что речь зашла именно о Замоскворецком универмаге. Что-то такое с ним связано… Катя на мгновение закрыла глаза. Да, вот… витрина – огромная, зеркальная, и она видит в ней свое отражение. Маленькая фигурка… Сколько лет ей тогда было? Четыре? Пять? Они идут с няней по улице. Няня крепко держит ее за руку, а мимо проезжает синий троллейбус. И витрина – такая большая витрина блестит как зеркало, и все, все в ней отражается: троллейбус, облака, прохожие и Катя. Нет, не вспомнить себя пятилетней никак. И лица там, в витрине, не разглядеть сейчас. Одни лишь смутные обрывки – жарко, это потому что пальтишко теплое, красное, а уже весна, конец марта. Ручьи текут по асфальту. Да, витрина Замоскворецкого универмага, и время действия весна. И буквы огромные над входом. Весна, ручьи, грачи прилетели… А то, другое, случилось зимой. В самый лютый мороз.