Дульсинея Тобосская - стр. 5
– Все наврал!
– Так, может быть, и то наврал, что все наврал?
– Почему же, Санчо, твой Дон Кихот и на этот раз не пришел ко мне, когда я сама его позвала? – спросила Альдонса.
– Да потому, что по законам рыцарства он сначала должен был выполнить свое обещание и спасти принцессу от великанов! А потом уж думать об удовольствиях! Разве не так?
– Не знаю ваших дел. А кто она была, эта принцесса, о которой вы все время тут толкуете?
– Эта сеньора, которая выдавала себя за принцессу, оказалась такая же принцесса, как моя супруга Тереса.
– Любопытно было бы услышать, с какими дамами еще был знаком ваш господин.
– Еще в него была влюблена девица Альтидисора.
– Тоже принцесса?
– Это была горничная, но ей едва стукнуло пятнадцать лет. Самая здоровая девушка во всем замке. Но при виде Дон Кихота ей сразу становилось дурно, и подругам приходилось расшнуровывать ей корсет.
– Мы корсетов не носим, у нас и так все в порядке. Так что же там с ней стряслось?
– Она пела ему под лютню и молила Бога, чтобы Дульсинея так и не вышла из-под волшебных чар и чтоб он не насладился и не взошел с нею на брачное ложе.
– Дура стоеросовая. Дворцовая подметалка.
– Теперь вам ясно, что это был за человек? И это только начало. Если бы наш гость Санчо Панса не поленился и продолжил свой рассказ о любовных похождениях пресловутого Дон Кихота, то мы бы наверняка услышали немало интересного! – рассудил жених.
Санчо сказал, наливаясь гневом:
– О подлые, нескромные, неучтивые, невежественные и косноязычные люди! Наушники и клеветники! Вы думаете, я пришел к вам ради вашего пирога? Я пришел взглянуть на ту, перед которой так тяжко виноват. Не вам, а ей я хотел передать все слова моего господина, которые он обращал к ней. Может быть, я сболтнул что-нибудь и не так. Дурак в своем доме скажет лучше, чем умник в своем. Но знай одно, Альдонса, – страшнее всего была для моего господина мысль, что какая-нибудь девица его пленит и заставит нарушить обет целомудрия, который он дал владычице своей Дульсинее. И вот как он стенал ночами, не давая мне заснуть: «Для одной лишь Дульсинеи я – мягкое тесто и миндальное пирожное, а для всех остальных я – кремень. Одна лишь Дульсинея для меня прекрасна, разумна, целомудренна, изящна и благородна. Все же остальные безобразны, глупы, развратны и худородны. Природа произвела меня на свет для того, чтобы я принадлежал ей, а не какой-либо другой женщине».
– Да что же это в самом деле! Он же и знать меня не знал! – возмутилась Альдонса.
– Знал он тебя, знал, в том-то и дело.
– Вот наконец кое-что и выясняется, – обрадовался жених.