Дуэль на троих - стр. 15
Но, видно, не для всех. Очевидно, существуют истинные бездари в духовной жизни. Вроде Анюты Ковровой. И сколько бы матушка Екатерина не вразумляла, не читала мне соответствующие отрывки из Евангелий и Жития святых, во мне буйным цветом цветет ярость на развеселых французов (особенно, на одного из них!) и на всю им подвластную Европу, притащившуюся за компанию, под знаменем корсиканского бандита.
Тщетно я призываю себя к кротости, стыжу и корю за полоумную гордыню. Молюсь о даровании даров (смиренномудрия и как еще их там?..). По углам реву тихонько. Но это (нечего обманываться!) вовсе не те светлые слезы, омывающие душу, о которых говорила матушка Екатерина. Это слезы немощи и мятежа…
В келье матушки-игуменьи не было. Но за окном, с улицы приближался ее голос…
Я села в темный уголок на лавку, накапливая слезы, дабы наглядно их продемонстрировать наставнице, выслушать ее безошибочный вердикт и получить спасительное строгое задание: сколько вычитать молитв и каких, сколько дров и ведер натаскать и откуда, спать на коленях, стоя, али как еще… Тонкая жестокая наука построения души.
Голос игуменьи за окном о чем-то спорил с голосом сестры Анастасии, пожилой монахини. Подвитая широкая решетка оконца пропускала в келью мало света. Мимо протопотали постылые французские кони…
И я как-то вдруг устала и прилегла на лавочку, покамест уняв свои жалкие слезки и всхлипыванья.
– Вон натащили сколько – и мундиров, и исподнего! Стирайте, бабы русские! – говорила сестра Анастасия. – Вот я швырну им все назад!
– Они тебе швырнут, – ответила игуменья. – И так еле обитель отстояла от полка их.
Сестра Анастасия явно была недовольна:
– Так что, благословишь – стирать?
Игуменья ответила совсем тихо. Я еле расслышала.
– С молитвой стирайте. Чтоб не грела ворогов одежда, а леденила.
– И чтоб вся изорвалась, – так же тихо сделала Анастасия дополнение к молитве.
В словах сестер была некая абсолютная убежденность, и в эту секунду я не усомнилась, что все именно так с платьем неприятеля и произойдет.
Тут левее от окна, осекаясь на необходимые по всей церковной деликатности поклоны, пошел мужской старческий голос. Это на чай к игуменье явился иеромонах Исидор из Чудова. Вскоре они и зашли в келью.
Я же почему-то только тише затаилась в своем уголке. Ужасно не хотелось вставать, объяснять, показывать свои глупые детские слезы. Хотелось покойно лежать и слушать дальше… вслушаться в обыкновенную жизнь этих таинственных в своей простоте, сильных людей, отнюдь не павших духом (в отличие от некоторых).
Но игуменья зажгла свечи, и меня все едино заметили.