Дубль Деменция. Любовь И Ненависть - стр. 22
– Да что тебе известно про мои воспоминания?! – альтер-эго теперь схватило меня за горло, сильно сдавливая. – Что ты знаешь, Ланселот?! Ваши воспоминания мутны как сон, не я вашу жизнь прожил, не я получил от неё эмоции, ты меня слышишь, придурок?! Словно мы сели у уютного костра, и вы всю ночь рассказывали мне про вашу классную жизнь! Про детство Родиона хоть и трагичное, но детство! А у тебя, сука, была прекрасная жизнь, которую ты проебал! И ты пытаешься меня успокоить?! Жаль,что ты не умер, жалкий мусор! – хоть мне и неприятно было это слушать, но он был прав – я уже успел поразмыслить о своей жизни, пока находился тут, потому мне даже нечего было сказать.
– Н-н-но ты можешь теперь жить… – еле слышно раздалось со стороны Родиона, на что мы оба повернули головы, потом я взглянул на затуманенный после услышанного взгляд Лонгиния.
– Мы тебе не враги, – сказал я. – А часть тебя, Лонгиний. Если не примешь нас – не сможешь принять себя.
После этих слов он ослабил хватку, позже, чуть поразмыслив, и вовсе отпустил руку, в ответ я сделал то же самое. Через некоторое время мы втроём уже мирно сидели друг напротив друга. Родион ещё боялся Лонгиния, однако он поныне не лежал скрюченный, а сидел подле меня. Приобняв, почувствовал его страх, пробирающийся сквозь трясущееся тело.
– Почему ты к нему такой трепетный, ведь это он загнал тебя сюда, – спросил меня Лонгиний, с украдкой смотрящий на мелкого.
– Потому что он всё ещё ребёнок, который находился в заточении, слушая басни Короля. Найдя его здесь всего забитого, заплаканного, одинокого и потерянного, я сжалился, осознав, повторюсь, что он ещё ребёнок.
– Ну-ну, – Лонгиний усмехнулся. – Хитрый ребёнок, – парень посмотрел на него и немного потянулся телом в его сторону, – и жестокий. Мне-то хорошо это известно, да, малыш?
– Хватит! – закричал мальчик, потому я его прижал к себе. – Меня никто не любил! И никому я не нужен был! Кроме Эльзы! И её теперь нет! У меня никого не было! А Король… Он… не выпускал меня… – мальчишка принялся жалостно реветь. В этот момент Лонгиний проникся его сетованиями, сочувствуя, потому что он в глубине души ощущал то же самое, ведь воспоминания мальчика передались ему. – Я тоже хотел жить… как ты, – тихо Родион обратился ко мне, но я ничего не мог с этим сделать. От своей беспомощности я мог лишь опустить взгляд, но мальчик добил меня. – Я бы защитил Эльзу…
Наступило затишье. Я бы сказал, дань памяти, минута молчания, в честь этой прекрасной девушки, которую мы вдвоём любили.
– Да-а-а, Ланселот, ты облажался, – Лонгиний начал говорить за Родиона то, что мальчик не мог себе позволить. – Ещё и ноги её переломал… Зачем?