Древнейший - стр. 42
Встав на четвереньки, чтобы отдохнуть и перевести дыхание, Брансен боролся с желанием воспользоваться самоцветом. Молодой человек заметил перед собой красную лужицу и тут только осознал, что во время последнего падения расквасил себе нос и вдобавок разбил губу. Он стал отплевываться. Изо рта полетели кровавые брызги.
Подошедшая Кадайль коснулась его спины, и Брансен напомнил себе о том, что она любит его и, конечно, беспокоится.
– Может быть, на сегодня достаточно? – тихо спросила она.
Муж попытался было возразить, но ничего не выходило.
Он сплюнул кровь, потянулся к карману и наверняка снова упал бы в грязь, если бы Кадайль не подхватила его. Она взяла его за непослушную руку и помогла закрепить самоцвет на лбу.
– Мы едва покрыли две мили, – наконец произнес Брансен настолько четко и уверенно, что сам подивился разнице.
– И еще пять надо постараться успеть пройти до захода солнца, – не сдавалась Кадайль. – Если ты повредишься, то нам не одолеть и мили.
Брансен окинул ее сердитым взглядом.
– Я понимаю, – прошептала Кадайль. – Знаю, что ты скажешь, и не стану делать вид, что у меня есть право с тобой не согласиться. Но прошу тебя, любовь моя, умерь свой пыл. Ты истязаешь свое тело больше, чем оно способно выдержать. Если ты сломаешь ногу, потребуется кое-что посерьезнее душевного камня. Что тогда прикажешь делать нам с мамой?
– Не могу больше терпеть это существо по прозвищу Цапля, – ответил Брансен.
– А я могу.
Не отнимая ото лба самоцвет, молодой человек с невероятным проворством вскочил на ноги. Теперь он был Разбойником, жуликом, который мог взобраться по ненадежным камням замковой стены, бросить вызов лучшему бойцу владыки и одержать победу.
Стоило ему убрать камень, как он снова зашатался, но справился с собой и жестом велел перепуганной Кадайль не приближаться. Положив самоцвет в карман, Брансен двинулся дальше.
Он сделал шаг, неловкий и дрожащий, покачнулся, едва устоял на ногах, но сумел оглянуться на Кадайль, которая, как и ее мать, нахмурившись, смотрела на него.
Тогда Гарибонд трясущейся рукой в очередной раз потянулся за драгоценным амулетом и вынул его вместе с черной шелковой косынкой, которой он обычно закреплял камень на лбу.
– Просто мне не хотелось заканчивать неудачей, – объяснил он, повязывая косынку и натянуто улыбаясь.
Кадайль и Каллен стало очевидно, что он уступил исключительно из уважения к ним.
– Я буду терпелив настолько, насколько смогу, – пообещал он жене.
Несмотря на расстройство, слова его были искренни.
– Я люблю тебя, – сказала Кадайль.
– И с камнем, и без камня, – добавила Каллен.