Дракула. Повести о вампирах (сборник) - стр. 7
И все же не таким уж неудачным был «Вампир» Полидори. Его тут же перевели на французский и на немецкий (опять же вышла путаница, но уже с именем переводчика), поставили спектакль, написали оперу. Гете, принимавший «Вампира» за произведение Байрона, считал его лучшим из всего написанного поэтом, началом «нового рода поэзии». Понимал ли сам Джон Полидори, насколько оригинален его отказ от оригинальности? Ему выпала честь написать, довести до конца и опубликовать первую повесть о вампире, переведя злодея из царства поэзии в четкий мир прозы. Ему – бездарному, много-дарному Полидори – дано было сделать вампира «одним из нас». И это открытие он вынужден был – вынуждал себя – кому-то отдать?
Из всех фольклорных чудовищ вампир, наверное, лучше прочих подходит на двойственную роль своего-чужого. Двойственность соприродна вампиру: хорошо воспитанные призраки допускаются и во дворец, и в гостиную, бездушные трупы-зомби хороши среди дикарей, но вампир, мертвый и несущий смерть, и притом пугающе, оскорбительно для самого понятия «жизнь» живой, живет на границе двух или даже более взаимоисключающих миров. Первые настойчивые известия о вампирах донеслись не просто с окраины Австро-Венгрии, а как раз с той (также и политически опасной) территории, где сошлись во взаимном недоверии восточное и западное христианство, подпираемое мусульманством в его самом непривлекательном – османо-турецком – изводе. В истории же Арнольда Паоле к этим элементам присоединяется еще и Греция, где молодой солдат был укушен вампиром. В Грецию (или к греческим храмам Малой Азии) отправляют своих вампиров и Полидори с Байроном. В глазах сербского солдата Арнольда Греция была, вероятно, стыком погибающего восточного православия с мусульманством; живший под турками, отуречившийся, но православный – православный, но отуречившийся – грек был братом по вере, мертвым братом, то есть – вампиром. А поэтическому воображению такой же мертвой, но своей представлялась античная Греция.
Для культуры, порождавшей вампира, не было никого более «своего», чем вампир – сосед, член семьи, родитель, он пожирал «своих» именно по праву родства. Для западной культуры, воспринявшей легенду о вампире, он был чем-то далеким и чужим. Полидори спутал все карты, сделав вампира англичанином, лордом, человеком, который кровным родством связан со множеством английских семей. Но классическая английская повесть и после «Вампира» продолжает пугать читателя злодеем настолько далеким, что не безусловна даже его принадлежность к человеческому роду. Подходящий прототип был у Дракулы – в юности Влад Цепеш жил заложником в Турции, в пору царствования из отеческого православия переходил в католичество, подозревался и в более решительной измене христианской вере. Впрямую Брэм Стокер об этом не говорит, на то и миф, чтобы имя несло все не до конца раскрытые смыслы. Там, в своей Транс-сильвании, за-лесной стране, Дракула настолько «свой», что ему повинуются стихии, волки служат ему, и местное население, и кочевники-цыгане готовы убивать за него и умирать.