ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами - стр. 80

– Да, – ответил я и опять услышал манипуляции Болта с оружием в коридоре.

Услышал и Ильич и, не стесняясь мне напомнить о малоприятном, приказал, слегка повернув голову в сторону входа:

– Убери.

Болт выполнил приказ. Ильич вернулся ко мне. Но взгляд его изменился. Опять же, только после его смерти я понял, что, сказав «да», я не только спас себе жизнь, но и оказался в полной, безраздельной его власти. «Да» в тот момент перечеркнуло любое «нет». Согласившись однажды, я уже не мог отказаться. Я должен быль ответить за свое слово. Ильич-интеллектуал уступил место криминальному авторитету, пусть и язык его остался прежним.

– Отлично. Тогда дело за малым. При себе у меня текста нет. И не знаю, насколько удобно будет именно сейчас передать рукопись… Вы же не здесь живете?

– Нет, разумеется.

– И не на соседнем острове?

– Нет. Но часто там бываю.

– Друг семьи?

– Что-то вроде.

– Рокфор восхитителен.

– Соглашусь.

– А живете?

– В деревне. Метров сто от пристани.

– А здесь сегодня сколько еще предполагаете находиться?

– Час-полтора.

– Рядом высадились?

– На северной стороне.

– Конечно, можно было вам передать при отъезде, но… Я сегодня хотел еще полистать. Так сказать, внутренняя редактура… А как вы смотрите на то, чтобы я привез вам рукопись на дом… Скажем, сегодня. Когда… стемнеет…

Последнее слово были сказано явно для всполошившегося в коридоре Болта.

– Если вам удобно, почему нет.

– Не то чтобы удобно, но не всякий наилучший вариант удобен. Чаще всего бывает как раз-таки наоборот. Договорились. А номер улицы? Номер дома?

– В Старцево нет улиц. А мой дом еще и без номера. Но найти легко. Баня-бочка. Видна с пристани. Строго на северо-запад.

– О, бочка! Диогенствуете?

– Немного.

– Не кажется ли вам, что уважаемый грек был просто бомжом?

– А что это меняет?

– В Диогене – ничего. Но в бомжах – многое. При таком родстве в их вони появляется нечто мудрое и даже вечное.

– Вам приходилось сталкиваться?

– О, поверьте, моя должность предполагает общение со всякой человеческой падалью. Вот там ароматы… Вы даже не представляете, как она разнообразна и многочисленна. Причем чем выше, тем больше. Процент растет в геометрической прогрессии. И бомжи к ней, строго говоря, не относятся. Они просто воняют. Гораздо страшнее те, кто заставляет вонять других. Некоторые заставили миллионы. И их помнят лучше всего. Ими даже восхищаются. Чем больше заставил, тем больше восхищаются. Простая закономерность… Впрочем, и они бытие… Всё – бытие…

Ничего зловещего тогда в словах Ильича я не уловил. Кроха черного юмора, сдобренная общеизвестной философией, не более. Но, узнав впоследствии от Феди, с кем имею дело, я вспомнил именно их. Вот только было уже поздно отказываться. Я дал слово. Да и рукопись меня к тому времени не то что заинтересовала, захватила. Тогда же Ильич встал и протянул руку: