Дождь в разрезе - стр. 2
Эта линия не означает приверженность какому-либо философскому направлению. Это попытка синтеза различных частных подходов и практик: филологических, социологических, публицистических… Понимание их ограниченности, попытка выхода за их пределы.
И второй момент, более личный: почему критические статьи я не подписываю своим литературным псевдонимом. Почему «Евгений Абдуллаев», а не «Сухбат Афлатуни»? К чему это раздвоение?
Это не раздвоение. «Афлатуни» – маска; в ней мне, как стихотворцу и прозаику, удобнее. Легче придумывать то, чего нет; городить разную небывальщину.
Когда пишу критику, я стягиваю эту маску с себя. Кладу подальше, чтобы не мешалась. И вхожу на жесткий ветер литературной полемики с голым лицом.
«Сатирикам принято бить стекла. В этом специфика жанра. Поэтам бросают цветы, обличителям – булыжники. Это их слава и гонорар…»
Эти слова из пьесы Горина «Дом, который построил Свифт» вполне применимы к литкритикам.
Булыжники не бросают; но камешков поменьше хватает. Принимать их следует тоже – без маски, без опущенного забрала. И отбивать, естественно, тоже.
И последнее. В отличие от поэзии и прозы, литературная критика – жанр более «коллективный». Критические статьи рождаются в обсуждениях с коллегами и единомышленниками (насколько в литературе единомыслие возможно). Благодарю за участие Алексея Алёхина, Владимира Губайловского, Наталью Игрунову, Вадима Муратханова, Сергея Чупринина, Игоря Шайтанова, Санджара Янышева… Перечень имен мог бы быть продолжен; пора переходить к самой книге.
Разрез первый. Поэзия действительности
Четыре уровня
После многочисленных обзоров поэзии нулевых у меня сложилось впечатление, что мы присутствуем едва ли не при конце русской поэзии. Но вот вышли номера журналов с единичкой вместо второго нуля, а в них – поэтические подборки, а в подборках – стихи: хорошие, разные, всякие…
Так родилась эта идея – вместо отчетного доклада начать цикл заметок о поэзии нового десятилетия. Не столько о «новинках» – с этим неплохо справляются рецензенты, – сколько о тенденциях; и не столько об авторах – сколько о стихах, эстетике, критике.
О новейшей поэзии, иначе говоря.
Тема и подсказала заглавие.
«Новейшая поэзия есть поэзия действительности, поэзия жизни», – писал Белинский в известной статье о Грибоедове.
Конечно, и поэзию, и действительность мы сегодня воспринимаем и понимаем несколько иначе, чем «неистовый Виссарион». И все же словосочетание поэзия действительности представляется вполне пригодным.
В нулевые началось стремительное наступление действительности на все прежние башни из слоновой кости. В прозе – «новый реализм» и нон-фикшн, в драматургии – «новая драма», в кинематографе – видеоарт… При всей разности этих течений, условности терминологии и неоднозначности результатов, можно говорить о неком общем векторе: попытке пробуравить слой «классических образцов» и паразитирующих на них подобий, подобий подобий, симулякров.