Дорогая, я дома - стр. 52

– Людвиг Вебер, согласен ли ты взять ее в жены? – спрашивал его голос в моей голове, в то время как он ставил ее передо мной на колени.

Я пытался ответить, но голос не звучал, и я кивал.

– Каждая женщина ждет того, кто ее окончательно подчинит, – изрекал режиссер в кожанке, из носа у которого тонкой струйкой текла черная кровь, и утвердительно обращался к той, что стояла на коленях: – Лаура, Алиссия, Ева, – ты СОГЛАСНА взять в мужья Людвига Вебера и быть с ним, пока смерть не разлучит вас?

Я разевал рот, как рыба, не мог произнести ни слова, наконец проснулся рядом с ней.

Все утро она была мыслями далеко, и во время экскурсии в замок Линденхоф и грот безумного Людвига Баварского, где он в одиночестве слушал оперы Вагнера, она говорила отрывисто, отвечала невпопад. Я уже понял, с кем она переписывалась, и позже, за ужином, получил на прямой вопрос прямой ответ. У нее есть другой. Она его любит. Обманывает, скрывает, чем занимается. Ей нравится ее работа, потому что она любит деньги, но если придется выбирать – она выберет его.

Я молча покивал, дал понять, что усвоил, и попросил показать сайт ее агентства. Она достала все тот же телефон с огрызком яблока, открыла безвкусно, с претензией на роскошь сделанную интернет-страничку и показала, куда тыкать. Она думала, я хочу посмотреть на нее, но для меня ее уже не существовало.

Вот тогда, в тот вечер, когда мы с ней сидели в ресторане гостиницы «Хайятт» в Мюнхене, на моем счете лежало около сорока миллионов с копейками и жизнь моя неуклонно шла к финальной точке, я все окончательно понял. Бездельник поляк бесплатно имеет то, за что мне приходится платить огромные деньги и чего я в итоге все равно не получаю.

Богатые люди не циничны. Сентиментальность, вера в любовь, высшие ценности – все это приходит вместе с деньгами. Тогда и узнаешь, что люди не покупаются.

Так девушка по имени Ева преподала мне горький урок, зато я понял, чего хочу на самом деле. На той самой страничке, что была передо мной на крохотном экране ее телефончика, так что приходилось до боли щуриться – я вдруг увидел другую девушку. Одета она была обыкновенно, во что-то похабно сверкающее, обута в невозможно высокие сапоги и была с хлыстом в руке – но когда я увидел ее лицо, мне стало наплевать на все остальное. Огненно-рыжие волосы, мечтательные зеленые глаза, и даже нос точь-в-точь как у моей матери, погибшей в подвале при бомбежке.

Дамы и господа, это мой особняк, совсем недалеко от Люцерна, где жил, но, к несчастью, уже умер дядя Давид. До ближайших соседей полкилометра. Он небольшой, вы видите, ему далеко до виллы моего отца – шириной в четыре окна, высотой два этажа, с поправкой – два над землей. Белое крыльцо, мрамор, пять ступенек, в конце простая черная дверь с глазком. Сейчас я отопру дверь ключом – мой водитель дождется, пока я войду, и уедет. Точно так же шесть лет назад я открывал ключом эту же дверь, только с ней. У меня не было цветов, и я просто держал ее под локоть, потом пропустил вперед, и она вошла.