Дорога надежды - стр. 2
Первым выступал растерянный и заикающийся фермер, который еще не пришел в себя после ужасных несчастий, обрушившихся на него. Он никого не видел, нет, ни французов, ни иезуитов, ни дикарей, в этот день он как раз был в отъезде. А когда вернулся, то от деревни и от дома не осталось ничего, кроме пепла и головешек; тела его престарелых родителей были проткнуты стрелами, скальпы сняты; жена, дети и слуги исчезли, их, конечно, взяли в плен и угнали туда, за горы, в дальние земли Святого Лаврентия, до которых и не добраться и где крещенные французами индейцы держали их в рабстве, только теперь у них языческие идолы перемешались с католическими крестами и четками; а семью-то больше никогда не увидишь.
По обветренному лицу фермера текли слезы, что, казалось, несколько раздражало салемских пуритан, поскольку они считали это лишь нежеланием принимать как данность Божий промысел. К тому же все пострадавшие были родом с того берега Коннектикута, где жили раскольники из Массачусетса, которые время от времени заявляли, что не согласны с религиозным уставом колонистов, и отправлялись создавать свою собственную церковь на западном берегу великой реки с его роскошными лугами. Но, естественно, как только северные племена нарангасетов или абенаков совершали набеги и угрожали им, эти жрецы свободы, которые не хотели жить по указке регентов, обращались за помощью к властям Массачусетса, и тогда уже жителям Бостона и Салема приходилось организовывать карательные экспедиции, как, например, в 1637 году в отношении пекотов, истреблявших поселения колонистов в Коннектикуте, а позднее – в отношении нарангасетов.
Теперь заговорил Ричард Харпер. Он тараторил, по-прежнему глядя только на Анжелику, чье присутствие, казалось, вселяло в него невиданную силу.
Рассказ его ничем не отличался от всех остальных, которые выслушали уже неоднократно: утром вся семья проснулась как обычно, ничто не предвещало несчастья; вдруг ворвались враги, разрушили их небольшой одинокий домик и забрали кое-что – оружие, инструменты, продовольствие, а потом угнали за собой всех, кто попался под руку, кто в чем был, в исподнем да босиком.
– Было четыре дикаря и два француза, – заявил он.
Так и тащились за ними, как проклятые, часами: он, да отец с матерью, да шесть братьев и сестер со служанкой. Самые младшие, Бенджамин и Бенони, братья-близнецы, которым было от силы несколько месяцев, кормились еще из рожка, то есть соски, потому что мать не могла их выпоить молоком.
На первом же привале на какой-то опушке индейцы отсекли им головы, «из жалости», говорили, «из милосердия», потому как не смогли бы достать для них молока на долгом пути в Канаду через лес и горы. «Из милосердия», – пытался втолковать вопящей матери, сходившей с ума от горя, один из джентльменов-французов на скверном английском, так он старался ее успокоить… Но та не хотела ничего слышать и продолжала голосить. В конце концов один абенак разбил ей череп томагавком, иначе ее крики могли бы привлечь внимание фермеров-англичан из Спрингвея, которые тут же бросились бы по следу, заметив похищение.