Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова - стр. 82

– Ты явилась посмотреть, свирепый василиск этих гор, на дело рук своих? Хочешь знать, прольется ли кровь при твоём присутствии из израненного несчастного, которого лишила жизни твоя жестокость? Или ты идешь, чтобы утвердить себя в святости твоих жестоких подвигов, или увидеть с этой высоты, как схожий с тобой безжалостный Нерон, огонь пожирает его пылающий Рим, или высокомерно наступить на этот несчастный труп, как неблагодарная дочь наступила на труп её отца Тарквиния? Скажи нам, зачем ты пришла, и что тебе теперь нужно от нас? Или зная, что бедный Гризостом никогда не переставал повиноваться тебе в жизни, ты хочешь добиться теперь, когда он умер, повиновался тебе всем, кто назвался его друзьями?

– О Амброзио! Не говори так! Не за тем я пришла сюда! говорила, – ответила Марцела, – Но я явилась сюда, чтобы намекнуть, насколько лживы и неуместны все те, кто обвиняет меня в своих горестях и смерти Гризостома, и поэтому я умоляю всех, кто здесь присутствует, быть внимательными ко мне и к тому, что я скажу, в надежде, что не понадобиться много времени и усилий, чтобы убедить этих уважаемых людей в моей правоте. Вы сами вознесли меня на небо, когда говорили, что нет ничего прекраснее меня, и таким образом, требуете, чтобы в оплату за ваше поклонение и любовь, я одарила вас всех своею любовью, и вот это всё, что движет вашими поступками!

Моя красота чарует вас, и ценой любви, которой вы меня одаряете, вы говорите, что все хотите, чтобы я была обязана любить вас. Природный здравый смысл, которым наделил меня Господь, указывает мне, что все прекрасное —добро, и перед ним невозможно поклоняться, нельзя его не любить, но я не понимаю, отчего из-за того, что то, что находим прекрасным, и любим, обязано любить того, кто любит прекрасное. И еще, представьте себе, что может случиться, если влюблённый в прекрасное окажется некрасивым, даже уродливыми, и будучи некрасивым, достоин отвращения, вызывает отвращение, и при этом твердит, как заведённый: «Я хочу, чтобы ты любила меня, даже если я столь ужасен!» Допустим невозможное, что они оба прекрасны, но ведь это не гарантирует у них общности взглядов и сходство характеров, ибо не всякая красота способна притягивать, ибо иная красота радует глаз и оставляет холодным сердце, и если бы все красавицы влюблялись только в красоту и красивое, и сдавались бы на их потребу, то кругом царил бы беспорядок и всё погружалось бы в неопределённость и смутные шатания, где люди бы бродили, не зная, на чём они должны остановиться, ибо, имея вокруг себя бесконечное множество бесконечно прекрасных существ, мы бы имели вокруг себя и в себе бесконечное разнообразие желаний. К тому же, как я наслышана, истинная любовь неразделима, и она должна быть добровольной, а не возникать по принуждению. Так вот, я и думаю, почему вы хотите, чтобы я отдалась кому-то силком, и только потому, что вы клянётесь в своей любви и говорите, что любите меня так сильно, как никто? Если нет, скажите мне, ну а если бы небо, сотворившее меня красивой, сделало меня вдруг уродливой, Имела ли бы я полное право жаловаться на вас, что вы не любите меня? Поймите же, что я не выбирала своей красоты и у меня есть то, что есть, небо дало мне её как благодать, не дав мне возможности для выбора. И так же, как гадюка не заслуживает того, чтобы её обвиняли в том, что она кусается ядовитыми зубами и убивает, только потому, что так повелела природа, я не заслуживаю того, чтобы меня упрекали за то, что я прекрасна, что красота в честной женщине похожа на скрытый огонь или на острый меч, и если кто не сгорает от него, и кто не исколот и не изрезан, то только тот, кто слишком не приближается к ним. Честь и человеческая добродетель – это украшения души, без которых тело, даже если оно и есть, никогда не способно выглядеть красиво. Ибо если честность и невинность являются добродетелями, которые украшают тело и душу, придавая всему прелестное очарование, неужто девушка, обладающая этой невинностью и чистотой должна отдаваться, уступая требованиям и домогательствам того, кто, только по своему желанию всеми своими силами и способами стремится обладать ею? Я родилась свободной, и чтобы я могла остаться и жить свободной, я выбрала одиночество среди полей и природы, деревья и горы – это моё общество, ясные воды и потоки со скал – мои зеркала, с деревьями и водами я общаюсь в мыслях и делюсь красотой, и здесь огонь и меч дремлют внутри меня, и одновременно охраняют меня. Те, кто полюбили меня глазами, пусть убираются с глаз долой благодаря моим словам. И если желания подкрепляются и растут как на дрожжах, питаясь надеждами, то я не давала ни Гризостому, ни кому-либо другому ни одной надежды, и поскольку я не окрыляла ничем ни одного из них, то можно сказать, что его убило скорее ослиное упрямство, чем моя жестокость. И если я несу ответственность за то, чтобы мои мысли были честны, если я принуждена отвечать за них, то я говорю сейчас, что, когда на этом самом месте, где сейчас копается его могила, я обнаружила доброту его намерения, я сказала ему, что я хочу жить в вечном одиночестве, и что только земля будет наслаждаться плодами моего девства и артефактами моей красоты, и если он, изведав такое разочарование, так сильно заболел и погрузился в череду безрассудств, в чём моя вина? Если бы я развлекала его, это было бы с моей стороны фальшью, если бы я удовлетворила его, я бы сделала это против моих выношенных жизнью убеждений. Он был безразличен к моим разувереньям, отчаивался, не будучи угнетён или изгнан, а теперь, если это стало причиной его горя, то я виновата? Пусть обманутый отчаивается, пусть кручинится тот, кого обманули надеждой, наобещав всего на свете, пусть плачет тот, кто доверился тому, кому не следует доверять, пусть надеется тот, кого я позову, пусть скрежещет зубами тот, кому я пообещаю и обману, одного я не признаю – если меня назовёт жестокой тот, кого я не привечала, кому я ничего не обещала, кого я не пыталась ничем обмануть, пусть не осмеливается назвать меня убийцей тот, кого я на пушечный выстрел не допускала к себе и кого не полюбила бы никогда ни за какие коврижки.