Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова - стр. 29
– Господин рыцарь, – возразил купец, – я умоляю вашу милость, от имени всех этих доблесных господ купцов, что собрались здесь, во имя того, чтобы мы не занимались лжесвидетельством, превознося предмет, о котором мы слыхом ни слышивали и который мы глазом ни видывали, и тем более, чтобы не возвысить неведомое в ущерб красы императриц и цариц Алькарурии и Экстремадуры, не будет ли угодно вашей милости, показать нам какой-нибудь портрет этой дамы, даже если он будет размером с чечевичное зерно, полагая, что клубок познаётся по нитке, и мы будем полностью удовлетворены и уверены, что и ваша милость будет полностью довольна и ублажена. И я даже думаю, что все мы уже заранее стоим на вашей стороне, и даже окажись, что ваша прекрасная дама крива на один глаз, а другой глаз её сочится серой и гноем, то всё равно, в угоду вашей милости, мы уж как-нибудь найдём у неё массу достоинств и подтвердим своими устами всё, что вы хотите!
– Не морочь мне голову, подлый негодяй! – в ответ на такие речи воскликнул дон Кихот в гневе, – Никакая сера из неё не сочится, как вы говорите, а если что и сочится, так только мускус и благовония! И ничего у неё не криво, и глаз у неё не тусклый, и сама она во сто раз стройнее всех шпилей Гвадаррама. Но вы-таки заплатите мне за великое богохульство, какое вы показали против моей миледи, моей несравненной госпожи!
И, сказав это, он бросился вперёд с низко опущенным копьём, на того, кто сказал про его даму, с такой яростью и озверением, что, если бы Фортуна не заставила Росинанта на полпути споткнуться и шмякнуться на землю, это бы для смелого купца могло закончиться очень и очень плохо. Росинант рухнул на Землю, и его хозяин вылетел пулей из седла и отлетел довольно далеко, и вслед за тем, желая встать, стал барахтаться и встать не смог, скорее всего, запутался в лямках своего тяжёлого, громоздкого оружия и оказался придавлен копьём, щитом, шпорами и шлемом. И между тем, в великом гневе, что ему не удаётся подняться с земли, он заорал:
– Не подходите, жалкие трусы! Погодите у меня, мерзкие плебеи! Я вам покажу! Не моя вина а вина моего коня, что я здесь лежу, поверженный пред вами!
Один из погонщиков, один из тех, какие были там, не слишком благонамеренный и не так уж хорошо воспитанный тип, услышав, как бедный падший идальго продалжает ругаться и полон самого скверного высокомерия, не мог вынести всего этого сквернословия, не дав доблестному рыцарю ответ по рёбрам. Добравшись до него, он схватил копьё и, разбив его на куски, одним из них стал обрабатывать и колошматить дон Кихота, и уздубасил его со всех сторон, как дубасят стога сена в поле. И хотя купцы уговаривали его и убеждали поскорее прекратить это жестокое и бессмысленное избиение, самому погонщику эта забава, видать, очень понравилась, и он решил продолжать эту незабываемую игру до тех пор, пока не истощится его праведный гнев. Кусок за куском этого несчастного копья он обрабатывал рыцаря, пока его орудие не ломалось о несчастного идальго, растянувшегося на земле и, по мере того, как град падающих на него палок становился всё гуще, дон Кихот становился всё словоохотливее, не умолкнув ни на миг ни во время самого избиения, ни после него, всё время угрожая небу и земле и в особенности маньякам и людоедам, которые его сейчас мучали и избивали. И чем больше палок падало на его тело, тем страшнее и живописнее становились его угрозы и проклятия.