Дом на краю света - стр. 42

И я поняла, что ничего не выйдет. Во всяком случае, этой ночью. Я выпала из происходящего. Внимание покинуло мое тело и переместилось в дальний угол комнаты, откуда принялось с неодобрением наблюдать, как сорокатрехлетний мужчина грубо целует свою жену, водя липкими от пота руками по ее стареющим бедрам. Конечно, я могла бы длить это и дальше, но ничего нового бы не произошло. Разве что усилилось смутное раздражение, всегда сопутствующее фальши.

Я отстранилась и несколько раз быстро поцеловала его в шею.

– Нед, – прошептала я, – просто обними меня и полежим так минутку, хорошо?

– Конечно, – сказал он покладисто. – Конечно.

Мне показалось, что на самом деле он испытал облегчение.

Какое-то время мы лежали, прижавшись друг к другу. Потом Нед ласково поцеловал меня в макушку и отвернулся. Мы никогда не спали обнявшись. Ни разу в жизни. Вскоре он уже мерно посапывал. Проблем со сном у него не было. Как и почти со всем остальным. У него был особый дар: он умел сообразовывать свои желания с реальным положением дел.

Ладно, может быть, то, что произошло сегодня, – только начало. Может быть, завтра я смогу сделать следующий шаг.

Мне не хотелось превращаться в семейного монстра – истеричную мать, вечно недовольную жену. Я снова дала себе несколько обещаний и заснула уже тогда, когда за окнами голубел рассвет.

Джонатан не расставался с Бобби, который теперь регулярно обедал у нас. Разумеется, Нед не возражал, иначе это был бы уже не Нед. Он словно отгородился от мира неким подобием фильтра, отцеживающего и обезвреживающего происходящее.

У меня такого фильтра не было.

Бобби никогда никуда не спешил. Всегда был свободен. При этом он ни разу не пригласил Джонатана к себе, что, впрочем, меня не слишком огорчало. Хотя и казалось немного странным.

– Бобби, а чем занимается твой отец? – как-то спросила я его.

Он уже проглотил несколько кусков хлеба домашней выпечки, обмакнув их в белый соус, хотя ни Джонатан, ни Нед, ни я еще даже не приступили к еде.

– Он учитель, – ответил он. – Только не в нашей школе. В Рузвельте.

– А мать?

– Она умерла. Около года назад.

Он запихал в рот очередной кусок и протянул руку за следующим.

– Мне очень жаль, – сказала я.

– Почему? Ведь вы же ее не знали.

– Ну, я употребила эти слова в более широком смысле. Я хотела сказать, что сочувствую твоей потере.

Продолжая жевать, он взглянул на меня так, словно я заговорила на санскрите. Потом спросил:

– Как вы готовите этот соус?

– Масло, уксус, – ответила я. – Лимон. Немного вермута. Ничего сложного на самом деле.

– Никогда такого не ел, – сказал он. – А хлеб вы тоже сами испекли?