Дом, куда мужчинам вход воспрещен - стр. 5
– Я ухожу, – сказал Padre, проверив, крепко ли держится на голове картуз.
– Пьяница, – процедила Mamma сквозь зубы.
Он схватил металлический кофейник «Биалетти», полный до краев горячим кофе, и запустил им в голову жены. Летом пятно сливалось с загорелой кожей, но зимой тень тянулась от шеи к вырезу платья.
В семье все делали вид, будто никакого пятна не существует. Джузеппина была еще крошкой, когда это случилось, но и сорок лет спустя глаза ее мрачнели, стоило ей вспомнить лицо матери.
Ее братья, Тициано, Анджело и Фабио, были как с одной матрицы: черные напомаженные волосы, щетина, рубаха нараспашку и цепь с распятием на волосатой груди. Брюки в обтяжку, руки в карманах, они ходили вразвалочку, поглядывая на женщин со смесью вожделения и вызова, а на мужчин как на соперников. И горе тому, кто назовет их итальяшками, нет хуже оскорбления для сицилийца.
Эти телохранители следовали за Джузеппиной повсюду и повторяли ей день-деньской:
– Nessuna confidenza con i ragazzi![7]
По их разумению, девушке не полагалось гулять, не полагалось пить, не полагалось курить. Девушка – воплощение добродетели. И однажды, когда она вернулась из школы с засосом на шее, они надавали ей оплеух. Три. По оплеухе на брата. Они были выкорчеваны из родной земли, и сестра оставалась их последним корешком, так что не дай бог ей стать сорной травой. И в свои тринадцать лет она стояла перед ними выпрямившись, глядела им в глаза и не плакала, только щеки горели.
Квартплату просили подъемную, но надо было еще понравиться домовладелице. Королева оценила силу характера, сквозившую в рассказе этой хромоножки, чье высохшее тельце напоминало насекомое. Серая прядь в черных волосах, глаза-угли, живой взгляд; одета среди зимы в цветастые колготки и шелковое платье фасона пятидесятых под великоватой ей старой замшевой курткой. Бесконечно длинный фиолетовый шарф, связанный кем-то, кто понятия не имел о лицевых петлях, довершал ансамбль.
Маленькая Джузеппина была полной противоположностью малышке. Каждое утро с пяти часов на ногах, даже не взглянув на небо, с неизменной сигаретой «Мюратти» в уголке рта она садилась в фургон и отправлялась заниматься своей лавкой на блошином рынке, искать старье или обследовать чердаки.