Долгое счастливое утро - стр. 5
Староста десятого «В» Забродина, ничего не зная про капустную хряпу, хмыкает, толкает локтем в бок соседку и произносит неожиданно в тему: «Ну ты, Жаворонок, и сочинять… А мы ведь поверили». Жаворонкова молча сверлит глазами затылок красавчика Васильковского. «Помнишь? – и Забродина кивает в сторону газона. – Мы тут во втором классе шалаш построили…» – «И что?» – меланхолически вздыхает Жаворонкова. – «И прятались в нем, и говорили всякое страшное, и ты рассказала, что тебя нашли в блокаду и воспитали твои бабушки, с кучей страшных подробностей. Дома я рыдала, пока мама не спросила: “Сколько же лет вашей Ане?” Не помнишь, что ли?». – «Не помню». – Жаворонкова вздыхает. Она помнит. Просто не хочет отвлекаться от очередной несчастной любви к очередному однокласснику. За десять лет совместной учебы все успевают поперевлюбляться. Некоторые радикально, как сидящие через проход Мазу-рова и Львов. Они смотрят перед собой, глупо улыбаются и сжимают руки друг друга так, что выступают побелевшие костяшки пальцев.
Автобус сворачивает на Пискаревский проспект и вдоль трамвайных путей движется в сторону больницы имени микробиолога Мечникова. Слева простирается то, что местное население почему-то называет «питомником», хотя тут никто ничего не выращивает. Это давно заброшенный и частично вырубленный сад, который, перекатываясь через Бестужевскую улицу, тянется до проспекта Мечникова. О том, что тут был сад, говорит яблоневая аллея. Яблони давно одичали, но привычно и бесполезно плодоносят. Скоро в саду вырубят часть старых деревьев, разобьют новые дорожки и назовут все это Пионерским парком. А еще через двадцать лет южной его части, которая упирается в Бестужевскую улицу, дадут имя академика Сахарова, в чем при желании можно усмотреть насмешку и даже черный юмор, поскольку в парке поставят два памятника: жертвам атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки и жертвам радиационных аварий и катастроф.
Около Бестужевской улицы «пазик» останавливается на светофоре. Если смотреть вправо, можно увидеть ряды пятиэтажек. Там в проходной комнате трехкомнатной малогабаритной квартиры вместе со своей старшей сестрой, профессором-экономистом, ее сыном, молодой женой сына и новорожденной внучатой племянницей – живет Динэра. Ни мужа, ни собственных детей у нее не было и нет.
Пятиэтажки выстроились, как роты на плацу. Но улица названа совсем не в честь мятежных братьев Бестуже-вых, – что, надо сказать, весьма подходило бы Динэре. И все ж косвенное отношение к декабристам улица имеет: в начале века она получила свое название по фамилии их дальнего родственника, канцлера и дипломата, жившего на сто лет раньше. Думается, и переименования не случилось лишь благодаря этому совпадению. А может, потому, что название улицы ассоциировалась у местных топонимических начальников не только с пострадавшими от царизма декабристами, но и с прогрессивными Бестужевскими курсами, чьи выпускницы изрядно пополнили в свое время ряды революционерок.