Долгое прощание - стр. 47

Бар был почти пуст. В трех кабинках от меня парочка юных деляг, отчаянно жестикулируя, пичкала друг друга сюжетами будущих киношедевров. Каждые две-три минуты кто-то из них хватался за трубку телефона, намереваясь, не сходя с места, осчастливить плодами своих измышлений самого Занука[8]. Они были молоды, черноволосы, а их напора мне хватило бы, чтобы втащить на четвертый этаж подвыпившего толстяка.

Печальный тип у стойки что-то говорил бармену, полировавшему бокал с дежурной улыбкой, которую люди приклеивают на лицо, чтобы не завопить. Клиент был немолод, хорошо одет и в доску пьян. Ему хотелось выговориться, и он не смог бы остановиться, даже если бы ему нечего было сказать. Пьяный был вежлив, дружелюбен, язык заплетался совсем чуть-чуть, но видно было, что он встает и ложится в обнимку с бутылкой и сбавлять оборотов не собирается. Ты никогда не узнаешь, как он дошел до такой жизни, да он и сам не знает. В лучшем случае в его мозгу хранится весьма искаженная версия. Такого персонажа встретишь в любом тихом баре мира.

Я посмотрел на часы – всесильный нью-йоркский издатель опаздывал на двадцать минут. Подожду еще десять, и хватит с него. Нельзя позволять клиентам вытирать о тебя ноги, иначе они решат, что такое в порядке вещей, а кому нужен сыщик, который не умеет за себя постоять? Я не настолько нуждался в деньгах, чтобы какой-то болван с восточного побережья держал меня за прислугу. Знаю я таких боссов, что восседают перед пультом с мигающими кнопками в обшитых дубом кабинетах на восемьдесят пятом этаже. А секретарша в деловом костюме от Хэтти Карнеги[9] призывно улыбается тебе большими прекрасными глазами. Такой назначит встречу строго на девять утра, а сам явится спустя пару часов, подкрепившись двойным «Гибсоном», а ты должен изображать смирение. Иначе босс впадет в такой начальственный гнев, что успокоить его расшатанные нервы сможет только пятинедельный тур в Акапулько.

Пожилой официант продефилировал мимо, скосив глаза на мой жалкий разбавленный скотч. Я покачал головой, и он едва заметно кивнул. И тут в бар вплыла она. Внезапно мне показалось, что все звуки стихли: дельцы перестали трепаться, пьяница у стойки наконец-то закрыл рот, режиссер постучал палочкой по пюпитру, поднял руки и замер.

Она была стройная и довольно высокая, белый полотняный костюм идеально облегал фигуру, вокруг шеи был повязан шарф в черный горошек. Волосы золотистые, как у сказочной принцессы, а шляпка сидела в волосах, словно птичка в золотистом гнездышке. Еще у нее были глаза редчайшего василькового оттенка и длинные бледные ресницы. Она подошла к столику напротив, стянула с руки длинную белую перчатку, и официант рванулся к ней так стремительно, как никто из его братии никогда не бросался ко мне. Фея села, перекинула перчатки через ремешок сумочки и одарила официанта такой нежной, такой утонченной улыбкой, что тот почти впал в ступор. Что-то тихо сказала, и официант сломя голову кинулся выполнять заказ. В его жизни появилась цель.