Долгий путь в никуда - стр. 8
Правда, это всё мелочи. После прописки мной остались недовольны: от такого просто так не отмахнуться. Вёл я себя не как зачухан, но и не как реальный пацан – не крутой, короче. Ни в одну категорию я не вписывался. Они этого не знали, чуяли как псы – сразу всей стаей, и не понимали. Это было для меня плохо. На несколько лет вперёд моей идеологией стал страх, желание выжить и не стать тем, на ком воду возят. Право на жизнь, хотя бы и в частичной изоляции, всё равно надо доказывать.
Мать разошлась с отцом, когда мне не исполнилось и трёх лет. Всё что я о нём помнил – это был стук в закрытую дверь по ночам, его пьяные вопли, скандал, и что как-то ночью он меня куда-то, посадив себе на плечи, тащил, судя по приближающемуся шуму – к оживлённой автотрассе. Отчим оказался хуже папаши, пил он также, но моим воспитанием в истинно мужском духе воина не занимался и минуты. Чужой ребёнок – чужая забота. В старой школе я несколько раз дрался, ну как дрался, скорее, боролся в шутку и к встрече с подлостью и, в общем-то, немотивированным призрением был не готов. Я просто не знал, что делать. Мне не просто не хватало навыков, мне не хватало внутренней уверенности, злости, упрямства. Нах, слабое требовалось прикрыть маской сильного. Но и этого толком я не умел делать. Социальная мимикрия не для меня. Мягкое доверчивое трусло.
Правда, и безропотно сносить побои и плевки тоже не для меня. Оставалось страдать и бояться. Мучатся от бессилия, строить планы мести, которые никогда не удавалось претворить в жизнь так, как нужно, страдать, терпеть трепет и не плакать!
Следующим, кто на меня попёр, стал Вадим Сундуков, длинноносый, плотный парнишка с вечно чуть прикрытыми веками безразличными глазами наркоши. Объясню, кто в классе правил бал. Не сюрприз, что для субъектов определённого типа школьные годы – как лебединая песня всей их жизни. Высшая каста! Каста, перед которой преклонялись, и которую ненавидели. В кастовую группу нашего класса входил уже знакомый нам Лёня Чижов, признанный неформальный лидер всей кодлы самбист Вова Хмелёв; длинный, нелепый, психопатичный Андрей Аистов; а на подхвате разбойный, безалаберный, закоренелый двоечник Никита Володин. Рядом с матёрыми акулами крутился Захар Авдеев и этот самый противный Сундуков.
Через два дня после прописки, на большой перемене, когда я отирался у подоконника, чувствуя себя одиноким и никому ненужным куском фекального мусора, смотря в окно на затянутое грязной, выцветшей из голубого до серо-рваного, плёнкой туч небо, мои фантазии грубо прервали. От стадии медитативного созерцательства меня отбросил толчок в плечо. На ногах мне устоять удалось, хотя отлетел я на порядочные три метра. Сундуков рассчитывал на лёгкую победу, а я, на его беду, не успев испугаться, полез в драку.