Доктор Торндайк. Тайна дома 31 в Нью Инн - стр. 23
Поездка на этот раз не была скучной. Непрерывные перемены направления и разнообразный характер дорог держали меня непрерывно занятым; у меня едва хватало времени сделать запись, как стрелка компаса резко поворачивала, показывая, что мы снова сворачиваем за угол, и я был захвачен врасплох, когда карета пошла медленнее и въехала в крытый проход. Я торопливо сделал последнюю запись (9:24. Ю.-В. В крытом проходе), закрыл книжку и сунул ее и доску в карман, а потом развернул газету, как дверцу кареты отперли, открыли. Я отцепил и погасил лампу и тоже сунул в карман, решив, что она еще может мне пригодиться.
Как и в прошлый раз, миссис Шаллибаум стояла в открытой двери с горящей свечой. Но на этот раз она была гораздо менее уверена в себе. Даже при свете свечи я видел, что она очень испугана и, казалось, неспособна стоять спокойно. Давая мне несколько необходимых объяснений, она топталась на месте, и ее руки и ноги непрерывно двигались.
– Вам нужно немедленно пойти со мной, – сказала она. – Мистеру Грейвзу сегодня гораздо хуже. Мы не будем ждать мистера Вайсса.
Не дожидаясь ответа, она начала быстро подниматься по лестнице, и я последовал за ней. Комната была в том же состоянии, что раньше. А вот пациент нет. Как только я вошел, негромкое бульканье со стороны кровати сообщило мне об опасности. Я быстро прошел вперед и посмотрел на лежащую фигуру, и предупреждение стало еще более подчеркнутым. Ужасное лицо больного стало еще ужаснее, глаза еще сильнее ввалились, кожа стала бледнее, нос заострился, как перо, и если он не «болтал о зеленых полях», то, видимо, даже на это оказался неспособен. Если бы речь шла о болезни, я бы сразу сказал, что он умирает. У него была наружность человека in articulo mortis[5]. Будучи убежден, что это отравление морфием, я не мог быть уверен, что мне удастся вернуть его с того края жизнеспособности, на котором он сейчас находится.
– Он очень болен? Он умирает?
Голос миссис Шаллибаум звучал тихо, но крайне напряженно. Я повернулся, положив палец на запястье пациента, и посмотрел на лицо такой испуганной женщины, какого раньше никогда не видел. Теперь она не пыталась уйти от освещения, но смотрела мне прямо в лицо, и я невольно заметил, что глаза у нее карие, и с очень напряженным выражением.
– Да, – ответил я, – он очень болен. Ему грозит большая опасность.
Она еще несколько секунд продолжала смотреть на меня. А потом произошло нечто весьма странное. Неожиданно она сощурилась – не так, как щурятся артисты бурлеска, изображая близорукость, но как те, у кого крайняя близорукость или очень плохое зрение. Эффект был поразительным. Одно мгновение оба глаза смотрели прямо на меня, потом один глаз повернулся и уставился куда-то далеко в угол, а второй продолжал смотреть прямо на меня.