Доктор, да вы... больной! 2 - стр. 12
Закон предписывает искать ближайших родственников. Но времени на это нет, потому и стали оперировать. Тут нет времени на официальные решения: нужно действовать быстро.
– Дефект бедренной кости не меньше 30 сантиметров, – комментирует Горчакова. – Такой фрагмент ещё никто не пересаживал. Я в своей практике уж точно.
– Прошли экстрасистолы, – сообщает анестезиолог. – Я ускоряю инфузию и ввожу лидокаин.
Хирург с этим решением согласна.
– Уберите дистальный зажим с бедренной артерии. Медленно, – говорит мне Нина Геннадьевна.
– Артерия наполнилась, анастомоз, вроде, сухой, – отвечаю, выполнив поручение.
– Отлично. Девочка знает о смерти матери? – спрашивает Горчакова.
– Нет, она была уже под наркозом.
– Бедный ребёнок. Снимайте проксимальный…
– Кровоток восстановлен. Пальцы розовеют.
– Давление падает, – говорит анестезиолог. – Среднее давление 70.
– Я почти закончила, – невозмутимо произносит Нина Геннадьевна, продолжая работу. Её не смущают ни замечания коллеги, ни тревожные сигналы аппаратуры. – Ещё две единицы эритроцитарной массы. Зажим.
Проходит ещё около часа. Ноги у меня подгибаются, но я мужественно стою возле стола.
– Последний штифт, – говорит Горчакова.
– Можно зашивать? – спрашиваю.
– Кислород падает, – вдруг сообщает анестезиолог. – Оксигенация 92 на ста процентах.
– Фиксатор стоит, – произносит озабоченно Нина Геннадьевна. – Выводите её. Заканчивайте наркоз.
– Аритмия. Зубцы Т опрокинулись. Давление падает, кислород 88.
– Она уходит! Фибрилляция. Электроды! – требует Горчакова. – Заряжайте на 200. Быстрее! Разряд! Ещё один!
Но сердце биться отказывается.
– Вскроем грудную клетку и удалим тромб, – решает хирург. – Мне пилу для грудины, скорее!
Нам удаётся вытащить Лилию с того света. Час спустя я, вымотанная до предела, устало сижу возле её койки в палате интенсивной терапии. В своё отделение пока спускаться не хочу. Вернее, не могу: надо привести в порядок нервы.
– Привет, хотите кофе? – сзади подходит и спрашивает Нина Геннадьевна.
– Спасибо, нельзя. Кормлю грудью, – отвечаю ей.
– Правильно, – улыбается коллега. – Ну, как наш цветок?
– Показатели стабильны, но пока она в коме. Даже не шевельнулась.
– Наверное, вы решили правильно, Элли. У неё впереди вся жизнь.
– А может быть, мной руководила страсть к решению сложных случаев? – задаюсь вопросом в ответ.
Горчакова кивает.
– Да. Я постоянно задаю себе этот вопрос: где кончается желание помочь больному и начинается честолюбие.
– Сложный вопрос, – соглашаюсь с коллегой.
На этой ноте мы и расстаёмся. Хирург уходит, а потом и я оставляю Лилию. Отправляюсь искать Заславского, чтобы выяснить, наконец, какие распоряжения относительно моей судьбы оставил Гранин. Или не оставил. Чужая душа потёмки, а у Никиты… квадрат Малевича какой-то.