Дочь греха - стр. 6

– Так вот ты какой, сержант Боб из ночной сказки Черныша?!

Голос курильщика со стажем подтвердил то, что я «прочёл» на её шее. Женщина шагнула ко мне и, обдав облаком ароматов от выпитого спиртного, продолжила:

– А что, если мы закроем дверь балкона и ты покажешь мне одну из поз, которыми той ночью ублажал некую Татьяну, оставив Чернышу роль наблюдателя? Ты его тогда так поразил, что он ещё с полгода на каждой пьянке рассказывал об увиденном. Ну и, естественно, о тебе. Чтобы этот бабник так долго захлёбывался слюной воспоминаний, действительно надо было показать что-то особенное.

То, что я впервые спутал девушку со старухой, издевательские нотки в её голосе, а главное – взгляд, полный любопытства, с которым начинающий биолог смотрит через микроскоп на готового к вскрытию лягушонка, взбесили меня.

– А советами не замучают? – Я кивнул в сторону комнаты. Там продолжавшееся веселье стремительно собирало в её правом углу опустошённые бутылки.

– Даже сделают вид, что в квартире никогда и балкона не было. – Она привычным щелчком отправила окурок вниз и притушила огоньки своих глаз. – Воспитанные интеллигенты, но грешники до мозга костей.

Моя собеседница была сильно пьяна.

Я одним движением сбросил китель и усадил её на ограждение:

– Не страшно? – выдохнул я прямо в женское ухо, благо, что все расстояния между нами исчезли.

– Я балерина, – звенящим от восторга голосом проговорила она, и я понял, что в этой схватке не будет отступающих.

Мне показалось, что нам хватило пары секунд, чтобы понять друг друга. Местами женщина даже опережала мои желания и фантазии. В ней было столько страсти и стремления к наслаждению, которым могли позавидовать многие знакомые мне девушки. И вдруг этот нескончаемый водопад обратился в солёный дождь, ринувшийся двумя ручьями по её лицу. Женщина рыдала. Рыдала, сидя на моих коленях. Её сухое, точённое спортом тело продолжало скачку, а воздух клокотал в груди, словно дожёвывал последние капли жизни. Я никогда не понимал женщин, но этот переход от возвышенного удовольствия к глубокому горю потряс меня. Я попытался осушить слёзы с её щёк, потом принялся говорить какие-то банальности и чуть не договорился до объяснения в любви. И тут она замерла. Теперь её тело, только что походившее на сжатую стальную пружину, превратилось в сухонького цыплёнка, чьи тонкие косточки ежесекундно были готовы прорвать её высохшую кожу.

– Мне никто и никогда не говорил таких слов, – прошептала она, удивив меня новым звучанием своего голоса. Куда-то исчезла хрипота заядлого курильщика, сменившись серебром горного ручья. Разгладилось лицо, и только шея по-прежнему выдавала её возраст. – Ты только что одарил счастьем силы и молодости старую бабу. В балете рано уходят на пенсию. За кулисами почти нет мужчин, а те, кто ещё помнит, что это такое, предпочитают делиться этим не с женщинами, а со своими коллегами. Последний раз меня любил мужчина… – она вздохнула, – нет, мужчины – их было четверо – в театральном скверике, три года назад. Была ночь, я шла с работы, а они там сидели и пили. Можно было обойти эту компанию по тротуару, а я пошла мимо них. Кто-то сказал: «А вот и женщина». Не столько они потянули меня вниз, сколько я сама упала на траву. Это было обоюдным насилием, только они об этом не узнали. Иногда, вспоминая тот радостный вечер, мне кажется, что я своей неуёмной страстью разогнала их. И вот теперь ты…