До третьей звезды - стр. 29
– Что вы ждать от завтрашний день?
– Не знаю. как про завтрашний, а все мы тут ждём Рымникова. Как приедет, сразу всё закончится. Как у него там, в Зареченске.
Стример не успел перевести на английский последнюю фразу. Раздался взрыв, камера упала на землю и транслировала бегущие вверх по хлюпающему грязному снегу ноги. Повернуть её никто не спешил.
– Штурм, – сказала Нина. – Пойду покурю.
– Кури здесь, – Геша достал с полки изящную пепельницу тонкого фарфора. Кажется, настоящего китайского. Помолчал.
– Мы же с тобой зареченские, старая.
– Даже не думай, – жестко бросила Лечинская. – Комендантский час.
– Да тут полчаса дворами.
– Геша, не надо. Ты не герой, Геша.
Новоявленный галерист усмехнулся, погладил Нину по руке.
– Да, я не герой, я гей. Но я зареченский гей, с меня сейчас другой спрос. Мне стыдно не пойти. Я, художник Георгий Смушкевич, не могу не пойти.
Монитор квакнул, открыл окно видеосвязи: Юрий, партнер Геши по бизнесу и личной жизни.
– Привет, Нина.
– Здравствуй, Юра.
– Отпустишь его?
– Нет.
– Эй, я вообще-то здесь, – возмутился Геша.
– А почему ты ещё здесь?
– Да уже одеваюсь, Юра. У «Бургера» через двадцать минут.
– Договорились.
Юра отключился. Геша, снимая халат, пошёл в другую комнату. Стрим на плейбуке прервался.
– Меня возьмёшь? – спросила Нина на всякий случай.
– Сама же, старая, понимаешь, – ответил одевающийся в ночь Геша. – Тебя же до первого патруля – и обратно на исправление.
Вышел экипированный по первому классу: модный горнолыжный костюм, яркий берет, желтые сапоги, японский мощный фонарь.
– Сиди здесь, кури от вольного. Деньги у тебя есть. Утром загляну. Надеюсь.
– Подожди, не на вечеринку идёшь, – Нина поспешила на кухню. – Рюкзак сюда давай.
Достала из холодильника две бутылки минералки, колбасу, выгребла в контейнер остатки жаркого. Больше ничего не нашла. Засунула в кармашек три ложки. Вышла в коридор, подала нагруженный рюкзак.
– У тебя термос есть? Я бы кофе быстро сварила.
– Нет у меня термоса. Всё, Нина, спасибо, пойду. Будь здорова.
– И ты.
Геша залихватски подмигнул, поддёрнул рюкзак и шагнул в пошлый мокрый столичный ноябрь.
Лечинская курила на диване, смотрела в пустой монитор. Вспоминала. Геша учился на курс старше, и ещё в институте сокурсники не очень прилично улыбались в сторону студента Смушкевича. Тому, казалось, было наплевать. Тогда ещё можно было, во времена равнения на западную толерантность.
Потом всё накрылось духовностью. Ею можно было восторгаться, писать доносы, воспитывать подрастающее поколение – только дышать духовностью было невозможно. У Геши отобрали мастерскую, убрали часы и лекции. И вежливо, но настойчиво порекомендовали покинуть Зареченск. От греха и вообще.