Дневники памяти - стр. 2
Он ожил – подхватил ее большими теплыми руками. Поднял высоко в небо и закружил – лучше, чем на каруселях, лучше, чем на фотографии. Как добрый волшебник, загадочно порылся в больших карманах клетчатого пиджака, улыбнулся и протянул конфету с мишками на обертке. Это была самая вкусная конфета на свете. Они стояли и смотрели, пытаясь до мелочей запомнить друг друга. Она крепко сжимала маленькой ручкой его огромный указательный палец и думала: «Он не уйдет никогда».
Он ушел. Его не пустили. Ему пришлось уйти. С криком отцепили маленькие пальцы от теплой большой руки. Затащили ее внутрь, а его оставили, бросили снаружи – и захлопнули дверь.
В тот же день она забралась под кровать, в самый дальний угол. Там было темно и страшно, чесался намокший нос, хотелось чихать. Но в этом укрытии слезы переставали капать, мир затихал, становился неподвижным. Она долго оставалась одна в своем темном тихом мире, из которого ее было не достать. Она полюбила его. В этом замкнутом почти со всех сторон – стенами, полом и дном кровати – маленьком приюте она была в безопасности. Она успокаивалась, как кошка, забравшаяся в тесную коробку.
Иногда по ночам выбиралась из темного убежища, бесшумно прокрадывалась на кухню, делала глоток воды и, спрятав в карман несколько кусочков хлеба, возвращалась снова под кровать. Конечно, она хотела ароматного яблочного пирога и вафельных трубочек с шоколадным кремом и сладкого клубничного компота, поджидающих ее на кухонном столе. Но стойко держалась, не позволяя себе ничего лишнего.
Когда очень хотелось есть, она вспоминала, как ее девяностолетняя прабабушка, которая жила с ними, но потом куда-то ушла и не вернулась, рассказывала про какую-то войну: «Всегда было темно, холодно и страшно. Еды почти не было. Много дней мы ели только мерзлую картошку». Но они все выдержали и выжили. И тогда, под кроватью, она окончательно решила, что тоже все выдержит и выживет.
Под кроватью было темно и ничего не видно, но слышно – хорошо. Она слышала, как бабушка говорила: «Он плохой. Не хочет быть как все нормальные люди». А она знала: он самый хороший, и в ней его целая половина. Если он плохой, то и она ровно на половину плохая.
Уговорами, слезами, обещаниями ее вытащили только через четыре дня. Выбравшись из темноты на свет, она увидела все по-другому.
Мама с заплаканным лицом, поджав худенькие ноги с острыми коленками, сидела в его любимом кресле. Мама – такая маленькая, мама – ничего не решает. Она подошла, пригладила маленькой рукой мамины растрепавшиеся волосы, вытерла слезы, забралась к ней на колени, обняла и сказала: «Не плачь – он придет, он обязательно придет».