Дневники: 1931–1935 - стр. 51

 (но выглядит она как загорелый капитан корабля или пожилая торговка яблоками). Теперь вопросы. Хотя нет, у меня была такая замечательная встреча с Эдди. Он пишет роман о том, что добродетели аристократии, в которые я твердо верю, а Л. нет, не должны вырождаться349.

– А как насчет его добродетелей? – спросила я.

– Надо быть благородным, великодушным, спокойным, а не мелочным, злобным и эгоистичным. Ох уж эти его проблемы с пищеварением, но он, уверяю тебя, феноменально одарен. В том числе музыкально. Как же мне его жаль! Жить с таким талантом в Англии – вы не понимаете, какое это одиночество. Сравните с людьми в [неразборчивое слово]. Здесь они говорят о крикете и гольфе, а в Берлине едят свою ветчину и пиво и рассуждают о том, как скрипка играет соль диез. У Эдди есть обязательства, связанные с его положением, и вполне реальные, серьезные обязанности. Он человек мира. Л. презирает это, а мне нравится. Что я хотела сказать… Он играл “Лес350”. Сказал, что никто по-настоящему не знает Этель Смит, если не слышал эту оперу. Кто придумал лейтмотив? Я. Ну, это чистый цветок романтизма. И мы сидели, читая наши книги, а он все играл и играл. У него особенный характер и оригинальный взгляд на жизнь. Это уж точно. И он испытывает к тебе глубокие чувства.“Но что я мог понимать в Мэри Додж351 в свои четыре года?! – сказал он. Она выглядела дикой и подцепляла солонку своим серебряным когтем. Вирджиния сделала бы из нее очень забавную героиню”. Разве люди не отходят на задний план, когда знакомишься с Вирджинией? – спросила я. Бедняга Эдди выдавил из себя утвердительный кивок. О, моя дорогая, неужели вы думаете, что я не в курсе – (отсылка к Литтону) – про бедных Стрэйчи и тебя, которой мало до кого есть дело. Так, я должна успеть на свой поезд. Мне надо позаботиться о себе, ибо я совершенно вымотана. Вот билеты на завтрашнюю лекцию, если ты сможешь прийти352. Дорогая В., не отталкивай меня, умоляю! Нет, написать не смогу – я ужасно занята – медицинские процедуры трижды в неделю. Бичем353 звонил в одиннадцать. В этом году он собирается ставить “Тюрьму”. И я написала миссис Сноуден354 – я так стара, что гожусь тебе в матери. Скажи… (эти последние слова были произнесены в дверях).

3 февраля, среда.

Представленные ниже фрагменты беседы будут искусно записаны мною примерно в 11:30 ради успокоения, после того как я усердно поработала над корректировкой статьи о Донне, с которой, собственно, и начнется второй том «Обыкновенного читателя». Не могу больше выжимать из своих предложений воду и поэтому попишу здесь минут двадцать; затем, наверное, доделаю Донна и дочитаю умный роман о Гамлете