Дневники 1862–1910 - стр. 91
Не знаю, как и почему связали «Крейцерову сонату» с нашей замужней жизнью, но это факт, и всякий, начиная с государя и кончая братом Льва Николаевича и его приятелем лучшим – Дьяковым, все пожалели меня. Да что искать в других – я сама в сердце своем почувствовала, что эта повесть направлена в меня, что она сразу нанесла мне рану, унизила меня в глазах всего мира и разрушила последнюю любовь между нами. И всё это не быв виноватой перед мужем ни в одном движении, ни в одном взгляде на кого бы то ни было во всю мою замужнюю жизнь! Была ли в сердце моем возможность любить другого, была ли борьба – это вопрос другой – это дело только мое, это моя святая святых, и до нее коснуться не имеет права никто в мире, если я осталась чиста.
Не знаю, почему именно сегодня в первый раз я высказала Льву Николаевичу свои чувства относительно «Крейцеровой сонаты». Она так давно написана. Но рано или поздно он должен был их знать, а сказала я по поводу упреков, будто я ему больно делаю. Вот я ему и показала свою боль.
Рожденье Маши. Как было тяжелое, так и нынче, через 20 лет, тяжелое.
13 февраля. Вчерашний разговор, перевернувший мне душу, заключился спокойным договором доживать вместе жизнь как можно дружнее и спокойнее.
Дети всё еще нездоровы: у Андрюши весь день жар, Таня и Маша слабы и головы болят, у Миши невралгия. Сидела весь день с детьми и Анненковой и работала. Скроила Андрюше халат, чинила чулки, сшила наволоку. Вечером Левочка читал нам «Дон Карлоса» и кончил. Получили письма: я – от Левы, Левочка – от графини Александры Андреевны Толстой, оба хорошие. Таня что-то странна и истерична. Моя обыденная жизнь, заботы, дети, болезни опять как бы парализовали всю мою духовную сторону, и я мучительно сплю душой.
15 февраля. Левочка почти запретил мне переписывать свои дневники – и мне досадно: я так много уже переписала и так мало осталось той тетради, из которой я переписывала теперь. Тихонько от него продолжаю писать – и кончу непременно; слишком я давно и твердо решила, что это нужно.
Дети все здоровы. От Левы телеграмма, что завтра он не едет в Гриневку, есть дело в Москве. От Миши Стаховича письмо о дуэли [гвардейских офицеров] Ломоносова и Вадбольского, и его рассуждения по поводу этому совершенно верны, что это убийство, как и всякое другое. Еще он меня вызывает в Петербург для переговоров с государем о цензурном отношении к Левочке и возлагает на мой приезд и мой разговор с государем огромные надежды. Если б я могла быть спокойна о доме и детях, если б я любила «Крейцерову сонату», если б я верила в будущую