Дневники 1862–1910 - стр. 93
18 февраля. От Левы известия плохие. Телеграмма – доктор сказал, что у него обычное его лихорадочное нездоровье, как было два года назад; письмо – что лучше, а по словам приехавшего из Москвы Ильи – у Левы то же нездоровье, которое было у всех в Ясной. Дай бог, чтоб не затянулось. Таня едет к нему завтра, а я еду в Тулу по делу раздела с овсянниковским попом. Страшно неприятно и надоело.
Читали вслух с Ге и Буткевичем рассказ «Часы» какого-то малоизвестного писателя. С Ильей неприятные хозяйственные и имущественные разговоры. Маша вянет и беспокоит меня, и очень ее жаль. Дни проходят бесцветно и беспокойно. Учила сегодня Закон Божий, идет плохо, вышивала полосы одеяла и сидела с Анной Петровной.
Ветер страшный, жутко слушать.
19 февраля. Была в Туле; кроме лавок, нотариуса, попа, улицы и губернского правления – никого и ничего не видала. Шли с попом разговоры о разделе, но ничем не кончили. Иван Александрович ездил со мной. Таня уехала в Москву ходить за больным Левой, я рада за него и что-то мало беспокоюсь, мне кажется, что ему сегодня будет лучше. Я так его люблю, что о плохом не могу думать.
Вышивала, ела, тупо разговаривала, вообще глупа. Был Раевский, смотрел картину Те. На улице, на минутку, видела Давыдова, и было очень приятно его видеть; он один из тех, которые мне особенно симпатичны; да он и действительно особенный, из немногих.
20 февраля. Сейчас проводили стариков Те на Козловку. Получила два письма: от Тани и от Левы карандашом, ему лучше, утром 37, вечером 38 и 6°. Была и телеграмма. Меня встревожило то, что с Мишей во время ученья делается иногда вроде истерики: и смех, и слезы, но скоро проходит. И правда, но слишком ли их много учим? Андрюша тоже вял.
Ездили на Козловку: Левочка, Маша и я; тепло и ветер. Вечером между нами четырьмя – Левочкой, двумя Те и мной – были больные разговоры о наших супружеских отношениях и о болях, которые испытывают мужья, когда их не понимают жены. Левочка говорил: «Тут, как ребенок, со страданиями рождается в тебе новая мысль, целая душевная перемена, а тебе же в упрек ставят твою боль и знать не хотят ее». А я говорила, что пока рождаются все эти вымышленные ими самими духовные дети, у нас рождаются с реальной болью живые дети, которых надо и кормить, и воспитывать, и имущества охранять, когда же еще и как ломать свою сложную жизнь для тех душевных перемен мужей, за которыми поспеть невозможно и о которых можно только жалеть?
Впрочем, мы многое говорили, чтоб упрекать друг друга, а в душе всякий желал одного, по крайней мере я этого теперь всегда желаю – чтоб не бить по старым больным местам и жить как можно дружнее. А что люди, не только любимые мужья, говорят и делают хорошо и с добром, то всегда встретит сочувствие, и не может быть иначе, хотя медленно, со временем – если это действительно добро.