Дневник Луция Констанция Вирида – вольноотпущенника, пережившего страну, богов и людей - стр. 19
Перо останавливается и выпадает из руки. Лучше я просто попытаюсь пересказать случившееся тем днем, чем раз за разом безуспешно стараться постичь хоть сердцем, хоть разумом известие.
Вскоре после полудня к городским стенам прибыл небольшой отряд конников, человек в тридцать – все в римских одеяниях, признаться, я давно уже не видел таких, италийские всадники не навещали нас уже несколько лет. Главным среди них являлся человек в ярко-красной одежде – магистр армии12 Флавий Констанций, тот самый настоящий римлянин, что теперь занимал место казненного два года назад полководца Стилихона, выходца из вандальского племени. Ворота отворились, всадники, порядком устав, как сказал один из спутников магистра, в фиолетовом одеянии сенатора, ночь им пришлось провести в дороге.
«Готы сейчас по всей Италии, Реции13, Далмации, всюду, – говорил он, поглядывая на Видигойю и наших ратников. – Спасу от них нет».
Видигойя, понятно, смолчал, пригласив всадников проследовать за ним. Проходя мимо домов гуннов, Флавий Констанций замедлил шаг, после остановился и некоторое время глядел на одну из наложниц, кормящую грудного сына возле дома безо всякого стеснения. Наконец, прошел в отведенные покои. Тотчас вызвал к себе Евсевия, вернее, просил придти всех куриалов, но когда понял, что диктаторствует в поселении лишь один аристократ, раздраженно покачал головой и потребовал всех, кто состоит на службе в куриях, включая и мелких чиновников – видимо, я тоже вошел в подобный круг, раз курион велел остаться. Готам он в подобном приглашении отказал, сказав, что доверять им никак не может, расскажет все только подлинным римлянам, а уж вы сами решайте, что и как пересказывать варварам.
Меня передернуло, но курион только кивнул. Я зачем-то спросил, надо ли стенографировать его слова, на что магистр армии ответил коротко: «Решайте сами». Я взялся за перо, положил перед собой несколько листов бумаги. Еще раз оглядев собравшихся – всего-то шестерых местных, включая притихшего отца Клементия, против стольких же прибывших – магистр армии коротко произнес:
«Рим пал».
После этого наступила тишина столь протяженная, что Флавий Констанций вынужден был повторить свои слова, ибо в их никто не смог осмыслить, не то, что поверить. Немного раздражившись, прибавил:
«Это случилось в последних днях перед календами сентября», – поразмыслив, он назвал точную дату, я вздрогнул, внезапно вспомнив – именно в этот день мы пели осанны императору и молились за спасение столицы, теша себя немыслимыми надеждами. И вот как оно получилось.