Длань Господня - стр. 27
– Так что, доктор? Видали вы такое? Сможете мне помочь? – Агнес едва не смеялась, видя его растерянность. Хотя смеяться ей не надо было бы. Дело-то не очень и смешное вышло бы, донеси он на неё. – Ну, господин Лейбус, сможете?
Он молчал. Тогда Агнес полезла в кошель и достала из него маленький красивый флакончик:
– Коли сможете мне помочь, расплачусь с вами вот этим.
– А что это? – рассеяно спросил старик.
– Это снадобье, если его намазать на шею женщины, то оно рождает в ближних к ней мужчинах страсть неуёмную и придаёт им мужских сил. Впрочем, могу заплатить и серебром.
– Приходите завтра, госпожа, утром, пока света много и глаза мои ещё видят, – сказал он, чуть подумав. – С собой возьмите тряпок побольше.
– Так какую плату вы пожелаете? – спросила девушка, чуть улыбаясь. – Снадобье или серебро?
– Хочу испытать снадобье. Хочу знать, неужели такое возможно.
Выходя от хирурга, Агнес думала о том, что всё у неё, кажется, получилось. И можно было бы довольной быть сегодняшним днём, вот только поняла она, что денег у неё было мало. Сто талеров да один золотой! Что это? Этого ни на что не хватит. Ведь ей и посуда аптекарская, и шар хрустальный, и, может быть, услуги хирурга нужны. Очень нужны. И на всё это деньги надобны. А жить ещё нужно, людишек своих содержать, лошадям корм, они жрут как не в себя, за дом платить, платьев новых хочется, книг. Всего хочется. И на всё деньги, деньги, деньги нужны. Серебро хотя бы. А лучше золото. Да, денег ей нужно было много, очень много. Так и садилась она в карету с лицом задумчивым. И дума у неё была лишь одна.
Глава 7
Странным человеком был брат Семион. Смотрел на него Волков и удивлялся. Как будто два разных человека жили в этом немолодом, начинающем уже лысеть монахе тридцати с лишним лет. Иной раз так удивлял он кавалера умениями своими, знаниями и продуманностью. О чём бы ни говорил – про всё знал. А чего не знал, так про то и не заикался. Во всём продуманность была, обо всём, кажется, уже подумал наперёд. Писание знал едва ли не наизусть. При таком бы уме ему епископом быть, но нет. В жадности своей пределов не знал, до глупости скатывался.
Дом тому пример, взял и почти все деньги, что епископ ему на церковь выделил, на дом для себя потратил. Да ещё не зная наперёд, не придётся ли отсюда бежать, бросив дом под факела горцев. Не дурак ли? А ещё запойный он был. Как начинал вино пить, так одним стаканом не обходился. Пил допьяна. Мог не пить месяц, а как пригубит, так его как прорывало. И ещё одна беда у него была – даже трезвый не мог он мимо баб спокойно ходить.