Дэзи и ее мертвый дед - стр. 24
Ее звали Маргарита. Девять букв. Кто был ее мастером, он не знал. Подолгу он не мог заснуть в старом сталинском доме на окраине Самары, в Управленческом. От завода доносился гул – на стендах испытывали «изделия». Пахло керосином…
Хоронили великую старуху. Он с дочерью передвигался в самом конце короткого кортежа и говорил о том, что ему безразлично, как его похоронят. Не имеют значения ритуальность и место, где он будет похоронен. Марина сказала: «Это сейчас ты так говоришь. Ты еще молодой…» Да, она угадала, он ощущал себя молодым, меньше двух лет осталось до шестидесяти. До начала еще одной жизни. Она не будет коротка, надеялся он, многое еще успеет. Написать новые книги, в том числе о великой старухе. Дочь что-то говорила о маме, о том, что зря не заказали священника и отпевание, хотя на могилу поставят крест и, вообще, бабка ощущала себя православной, хотя и не всю жизнь, а вот в эти последние годы. И это естественно, подумал он, и снова сказал: «Мне все равно…»
Он уезжал с кладбища на той же машине с дочерью, сказал ей, что не поедет на поминки, это больше всего тяготит. «Если возвращаться к сей скорбной теме, – добавил он, – то мне бы хотелось быть сожженным…»
«А у нас есть крематорий?»
«Строят. Я надеюсь дожить…»
«И что с пеплом?»
«Развеять».
«Где?»
«Все равно…»
Но тут же подумал – в пригородном лесу – там, где прошло детство его дочерей. Они жили тогда рядом с сосновым бором. Каждое воскресенье, все праздники и отпуска были связаны с лесом…
Тогда он и нарисовал эту безумную картину. Он представлял свое семейство, остающееся без него на Земле. Своих дочерей. О внучках и внуках не думал тогда. Иногда они будут ходить в этот лес. На эту просеку, где они катались с ним на лыжах, где однажды заблудились на велосипедах и за ними мчалась чья-то бешеная овчарка, а он прижимал их к себе и страшным голосом орал на овчарку: «Фу-у! Стоя-я-ять!!!»
Они будут приходить. Будут, замерев, почти не дышать в шуме и шорохе недовольных листьев. В какие-то мгновения недовольство уйдет, ветер уляжется, пропадут звуки, доносящиеся со стороны города. Небо вдруг застынет, остановится в хрустальной неподвижности. До самой дальней точки вселенной проляжет чистый, вполне преодолимый для них коридор. Это будет долгий, но осязаемый и подвластный человеческим возможностям путь. К начальной точке движения. К точке, ждущей их там впереди. Где-то рядом почувствуют они знак, отметину, зарубку на сосне, которой мгновение тому назад не было. По сути нет и сейчас. Но дрожь преджизни, предзнания, предощущения новой жизни и возвращения, которое будет знать себя, понимать повторение… Все состоится опять.