Девятая жизнь Луи Дракса - стр. 16

Насколько я знал, я любил жену. Но насколько я знал? Когда наше гнездо опустело, обнажились и другие прорехи: не только у нее – у меня тоже. Эмоциональные и физиологические. (Отчего женщине так трудно понять, недоумевал я, что мужчине временами потребно ее тело? Это же несправедливо, что мужчина изгоняется спать в одиночестве всякий раз, когда трясет ее клетку.) В то лето, когда полыхали пожары, еще до появления Луи Дракса, все будто катилось вниз по спирали.

От дома до работы, от двери до двери – пять минут пешком. В прозрачном воздухе стоял легкий утренний туман, пахло зверем – такое бывает в разгар охотничьего сезона. Жизнь, подумал я. Пахнет жизнью. Я люблю вдыхать аромат сосновой смолы, сдобренный морской солью. Он заводит ум, заставляет отстраненно взглянуть на завихрения нашей супружеской жизни. Софи легко успокоить цветами, особенно если букет дорогой, в прозрачной бумаге, перевязанный ленточкой. Я шел на работу через оливковую рощу и думал о том, что вечером на обратном пути зайду к сельскому цветочнику, куплю букет, и нам обоим полегчает. Впереди показалась больница – воссияла на солнце ослепительной белизной: выцветший бетон и нержавеющая сталь имплантированы каменной скорлупе девятнадцатого века, бывшему «l’Hôpital des Incurables»[27]. Сердце мое возрадовалось. Когда приветливо разъехались автоматические двери и в лицо мне ударил охлажденный воздух, настроение взмыло к облакам.

Радовался я и потому, что к нам привезут нового пациента. Наверное, странно такое говорить о маленьком мальчике, безнадежно впавшем в кому, однако мне не терпелось познакомиться с этим Драксом. Местные новости в газетах я не читал, поэтому тогда еще ничего не знал о трагедии Луи. Зато до меня дошли разговоры о его чудесном возвращении к жизни, хотя пресс-служба больницы Виши постаралась, чтобы история про икающий труп не просочилась в прессу. Икающие трупы не способствуют позитивному имиджу медицинских учреждений. Я уже прочитал историю болезни – интересно, в каком состоянии будет Луи. Вдруг я распознаю надежду там, где другие врачи – и Филипп Мёнье в том числе – сдались? В нашей сфере поневоле фантазируешь о том, как вопреки дурным прогнозам добьешься чудодейственного излечения. Я кучу времени убиваю на такие мечты.

Что касается комы, я оптимист. Коматозные способны на большее, нежели кажется. Те, кто просыпаются – нередко медленно, мучительно и не до конца, – временами помнят яркие видения, почти галлюцинации: долгие, путаные фантазии о людях, которых больные никогда не знали в реальной жизни; сценарии правдоподобные и захватывающие, столь непохожие на зыбкие, монотонные шорохи палаты, что просачиваются в сознание. Бывали случаи – правда, редко, я это признаю, и многие в такое не верят, – когда коматозный общался со своим близнецом на телепатическом уровне, или в голове у матери звучал голос больного ребенка. Аппаратура неспособна уловить весь спектр активности головного мозга. Думать иначе – обманывать себя.