Девять дней начала света - стр. 44
Всё это я выпалила на одном дыхании и замолчала, мысленно умоляя Юзефа не задавать вопросов. Он и не задавал, хотя, будучи, как я это уже усвоила, очень неглупым ребёнком, наверняка догадался о том, что я чего-то не договариваю.
Но ему и незачем было знать, что на момент своего первого залаза мне дозволялось ласково называть Мстислава Стивом, а ему, в свою очередь, можно было держать меня за руку, обнимать за талию, и целомудренно целовать в щёку при встрече и расставании, ведь я уже призналась в том, сколько мне на самом деле лет, и чего-то большего Мстислав себе не позволял.
До той минуты, пока мы не остались наедине в темноте тоннеля.
Спрыгнули с перрона пустующей в поздний час станции на уходящие в темноту шпалы и бежали по ним туда, где уже ничего не было видно, туда, откуда тянуло сухим сквозняком искусственного подземелья, когда Мстислав вдруг остановил меня, развернул к себе, и, запустив пальцы в мои тогда ещё длинные, до пояса, волосы, начал жадно целовать в губы. Это было так неожиданно, что сначала мне даже понравилось. Показалось, что первый поцелуй глубоко под землёй, где вокруг лишь темнота и опасность – это очень романтично, необычно, экстремально, и уж точно запомнится на всю жизнь. В последнем я не ошиблась. Не ошиблась бы, возможно, и в остальном, сумей Мстислав вовремя остановиться. Но останавливаться он не хотел.
Поцелуи становились всё настойчивее и бесцеремоннее, я попыталась отстраниться, не смогла этого сделать, и испугалась, вдруг осознав, что мы здесь совсем одни, а мои крики, если и долетят из тоннеля до платформы, то их вряд ли кто-то услышит в этот поздний час, когда на отдалённых станциях метро почти не остаётся пассажиров.
– Стиви… – я упёрлась ладонями Мстиславу в грудь, отстранилась и попыталась заглянуть ему в глаза, чтобы установить зрительный контакт и убедиться, что это по-прежнему он, что железное кольцо сдавивших меня рук принадлежит тому самому человеку, который ещё совсем недавно бережно заправлял мне за ухо выбившиеся кудряшки.
И тогда случились две вещи.
Я увидела склонённое надо мной лицо, выражающее что-то больше всего похожее на болезненную жажду, принадлежавшее, несомненно, Мстиславу, но в то же время словно и не ему. Увидела, но не успела испугаться, потому что раньше страха пришло удивление. Удивило то, что я вообще могу что-то видеть, ведь единственный, взятый с собой фонарь, Мстислав погасил, прежде чем начать меня целовать, и вокруг нас царила почти полная темнота, в которой слабо светился только далёкий уже выход из тоннеля на станцию. Как же в этой темноте я сумела разглядеть искажённый в странной гримасе рот и лихорадочно блестящие глаза?