Девушка из кофейни - стр. 43
Тяжело современной женщине! Ей заколачивают в голову стандарты, как гвозди, внушают, что если у тебя перхоть, то это такой позор, который можно смыть только кровью, а если, не приведи господи, волосатые ноги, то к людям лучше вовсе не выходить и уж точно не сметь надеяться на счастье, которое, как и любовь, доступно только избранным — красивым, вечно юным, без намека на перхоть и волосы в неположенных местах. А вот еще фишка времени — возраст. Елена Павловна права — в наше время пожилым быть просто неприлично. Прямо какой-то культ молодости, согласно которому всех кумушек после сорока нужно сдавать в утиль. Собирать отживших свое женщин в пачки — и в макулатуру. Или в металлом. Мне вот до макулатуры уже совсем немного осталось, и я не согласна с таким отношением! В общем, смотрю я на все это и думаю: а что делать мне? Толстой тридцатилетней? Повеситься? Зачем нужны такие, как я, в этом отполированном и припудренном глянцевом мире? Нет бы все женщины разом взбунтовались, договорились между собой и устроили мировой заговор против этих законодателей стандартов. Ведь мы этого достойны, черт побери!
* * *
А пока этого не произошло, я решила худеть. Как известно, подобные мероприятия хорошо начинать с какой-то символической даты (ну, хоть с понедельника), а уж начало года для этого подходит просто замечательно. Я честно держалась три дня и ела только грейпфруты, от одного вида которых меня мгновенно начинало корежить. На третий день диеты, обнаружив в холодильнике сыр, купленный ранее, я была готова съесть его прямо с целлофановой оберткой. А на четвертый Манана всучила мне пирожки; на, говорит, Ника, с капустой, сама пекла. Я их и брать не хотела, но было неудобно отказаться; и вот вечером, придя домой, я оставила эти пирожки на кухне, а сама пошла в комнату смотреть фильм; но вдруг случилось странное — я почему-то опять оказалась на кухне с пирожком в руке, половина которого уже была съедена! Мистика. Потом, конечно, во мне проснулась совесть; она взвыла: «Что ты делаешь, бесстыжая?!» Я охнула, запунцовела, с ужасом отшвырнула оставшуюся половину пирожка и убежала с кухни, давясь рыданиями. За позорное грехопадение с пирожком я решила наказать себя еще неделей грейпфрутового тропического ада.
Увидев, что Леша с Мананой собираются обедать, я попыталась от них сбежать, сославшись на диету. Но Манана, настаивая на совместном обеде, сказала: «Диета? Ну, выпьешь с нами зеленый чай, делов-то, да мы все выпьем зеленый чай!»
Они все и выпили, только к чаю Юля взяла «Тирамису», Леша — пироги, а Манана — пирожные. Одна я держалась, пила чай и смотрела на этот пир во время чумы, как страдалец.