Дева в голубом - стр. 18
Я начала с совершенствования своего полузабытого французского, беря дважды в неделю уроки в Тулузе, у некоей мадам Сентье, пожилой дамы с блестящими глазами и узким, как у птички, лицом. У нее был превосходный выговор, и начала она прежде всего с фонетики. Она ненавидела дурное произношение и орала на меня всякий раз, когда я говорила «oui» в привычной для многих французов небрежной манере: губы едва шевелятся, а звук получается вроде утиного кряканья. Она заставляла меня произносить это слово четко, раздельно, с присвистом в конце. Она настойчиво твердила, что то, как говоришь, важнее того, что говоришь. С этим я пыталась спорить, но безуспешно.
– Если не произносить слова как следует, никто не поймет, что вы хотите сказать, – вещала она. – Более того, все сразу поймут, что вы иностранка, и не будут вас слушать. Таковы уж французы.
Я воздержалась от напоминания, что она тоже француженка. В общем-то, она мне нравилась, нравились ее суждения, твердое рукопожатие, да и фонетические упражнения, когда она заставляла меня изгибать губы, как будто надуваешь пузыри из жевательной резинки.
Призывала она меня также говорить как можно больше, при любой возможности.
– Если вам что-нибудь придет в голову – выскажите это! – восклицала она. – Не важно что, хоть самая мелочь, – говорите! Говорите со всеми.
Иногда она заставляла меня болтать без умолку на протяжении какого-то отрезка времени, начиная с минуты и кончая пятью. Это испытание я выдерживала с великим трудом.
– Вы думаете по-английски, а потом переводите свою мысль на французский, слово за словом, – объясняла мадам Сентье. – Но языком так пользоваться нельзя. У него свой великий устав. Главное – вам нужно научиться думать по-французски. Про английский забудьте вообще. Думайте по-французски, и как можно чаще. Не можете думать абзацами – думайте предложениями, даже словами. И стройте из них большие мысли! – И она начинала жестикулировать, делая руками такие движения, словно собиралась охватить всю комнату и даже весь человеческий интеллект.
Узнав о моих родственных связях в Швейцарии, мадам Сентье обрадовалась. Собственно, именно она заставила меня сесть и написать письмо.
– Знаете, совсем не исключено, что у вас французские корни, – говорила она. – Славно будет, если обнаружится, что ваши предки жили во Франции. Возникнет ощущение более тесной связи со страной и людьми. Тогда будет легче и думать по-французски.
Я внутренне содрогнулась. В моем представлении генеалогия, вместе с радиопередачами, шитьем и субботними вечерами дома, была принадлежностью пожилого возраста; я понимала, что в конце концов буду находить во всем этом удовольствие, но пока не торопилась. Предки не имели решительно никакого отношения к моей нынешней жизни. Но чтобы порадовать мадам Сентье, я нацарапала кузену несколько строк, касающихся истории семьи. Мадам проверила грамматику и правописание, и я отправила письмо по адресу, в Швейцарию.