Дети змей, дети волков - стр. 23
От запаха еды на Ренэйст вновь накатывает тошнота, но она заставляет себя сесть. И, набирая похлебку в ложку, зачерпнув кусок рыбы, Мойра подносит ту к губам Белолунной, отвечая:
– Я просто знала, что что-то будет на этом месте, потому и спустилась с гор.
– Ты вельва.
Усмехнувшись, Мойра сует ей ложку в рот, от чего Ренэйст едва не давится. Закашлявшись, резко отодвигается она назад и начинает жевать, бросив на собеседницу гневный взгляд. Та, глядя на девушку с добродушной улыбкой, лишь помешивает ложкой рыбную похлебку в миске.
– Так вот как вы нас называете. Вельва. Забавно же звучит. А как называют мужчин, владеющих Даром? О! Не отвечай, твой растерянный взгляд говорит мне о многом. Под лунным светом только женщины владеют Даром, ну надо же. Сколь любопытно. Быть может, ваши боги мудрее? Кто по доброй воле даст мужчине такую силу?
Похлебка просто изумительна на вкус. Ощущая, как нарастает ее аппетит, Ренэйст уже не то чтобы размышляет хоть о чем-то. Она с жадностью жует кусок рыбы, и от голода рот полнится слюной. Мойра говорит что-то еще, говорит и говорит, и до Белолунной словно сквозь пелену доносится отголосок ее слов:
– …в любом итоге все в твоих руках.
– Что?
Солнцерожденная вельва смотрит на нее, и в карих глазах ее нет ни отголоска веселья. От напряженного этого молчания кожа Ренэйст покрывается мурашками, но она расправляет плечи, выдерживая мрачный этот взгляд. Мойра словно ищет что-то в самой глубине ее души, смотрит в столь потаенные уголки, что и сама северянка о них не догадывается. Но все заканчивается так же быстро. Лицо Мойры вновь светится счастьем, морщины разглаживаются, и, улыбнувшись, она вновь подносит ложку к губам Ренэйст:
– Я сказала, что тебе нужно есть. Для того чтобы добраться до Севера, тебе нужны силы.
Волчица смотрит на нее с опаской, но голод побеждает любые сомнения. Она позволяет Мойре кормить себя, ведь в ее собственных руках сейчас нет силы даже для того, чтобы ложку держать. Уж вряд ли смогла бы она натянуть тетиву лука, а раньше делала это с такой легкостью.
Об этом думать ей вовсе не хочется. Сейчас она не готова столкнуться с мыслями о том, что никогда и ничто уже не будет так, как прежде.
Все изменилось еще в тот момент, когда в далеком прошлом Витарр ступил на заледеневшее озеро.
Желая отвлечься от этих мыслей, Ренэйст, стирая тыльной стороной ладони жир от похлебки со своих губ, чуть улыбается, обращаясь к Мойре:
– Похлебка очень вкусна. Напоминает ту, что мы готовим дома.
Помнится, отец и сам любил готовить похожую похлебку дома. Не столь часто, конечно, ведь у конунга полно дел и без готовки, но для них с братьями в детстве отцовская похлебка была подобна празднику. Было что-то особенное в ее вкусе, что-то, что не повторить так просто, да только Ренэйст уже и не скажет, что именно это было. С тех пор как погиб Хэльвард, отец не готовит больше.