Дети Нитей. Великие Дома - стр. 67

В конечном итоге, пробыв с бабушкой три дня, последний из которых мы полностью провели в ее саду, где я показывал, как плести Нити Земли, я с крайне отвратительным настроением двинулся в сторону родного города. Я понимал, что пора заканчивать эти мучения: как свои, так и родных. Оттягивай или нет, результат уже нельзя изменить. А если ты должен нанести решающий удар, единственным милосердием становятся острота меча и твердость руки.

Серион встретил меня холодным сухим ветром, низкими тучами и хороводом полуистлевшей листвы под ногами. Черные Башни Дома гордо высились, подпирая своими шпилями мрачное ноябрьское небо. Редкие прохожие бежали по широким каменным мостовым, кутаясь от пронизывающего ветра в плащи и шарфы. А я – наоборот замедлил шаг. Я любил этот город таким – серым, сдержанным, словно спящим на фоне древних гор. Убаюканный холодными ветрами, он замирал в ожидании, таком пронзительном, приходящим в душу каждого его жителя, пробирающем до костей. Мы все, хоть иногда, но поднимали взгляд в мрачное небо, в эту серую низкую пелену, и ждали, словно маленькие дети, словно какого-то нашего общего праздника, но, все-таки, каждый сам для себя – мы надеялись увидеть первый снег.

В ноябре город, его просторные мостовые, узкие извилистые переулки между темными каменными домами, мощенные серым булыжником площади и проспекты пустели и засыпали, точно так же как деревья и кусты, стройными черными рядами тянущиеся вдоль его аллей и улиц. Я любил ходить тогда по моему серому городу, наблюдать, как за широкими деревянными рамами окон зажигаются огни, наполняющие мир каким-то непередаваемо мрачным уютом. Как они перекликаются с круглыми фонарями вдоль тротуаров, и находят свое отражение в лужах и тонкой пленке воды на камнях, которой уже не суждено полностью высохнуть до первых заморозков. Стражники, поменявшие теперь свои мундиры на зимние, стояли на постах или патрулировали улицы, с затаенной надеждой посматривая на окна таверн, манившие теплом, запахом еды и обещанием согревающего меда. Они ждали смены караула, потому, завидев меня, всегда выглядели слегка, почти неуловимо смущенными, словно подозревали, что нарушают какое-то очень важное правило, о котором им забыли сообщить. А я чаще всего и сам игнорировал центральные проспекты города, чтобы не встречаться ни со своими солдатами, ни с кем-либо другим, предпочитал узкие и неявные тропы. Я искал уединения, искал встречи с тем, кого любил необычайно сильно – с моим серым городом, его каменными домами и размеренным, четким, словно биение сердца, ритмом улиц.