Дети Антарктиды. Захваченные земли - стр. 37
Йован почесал подбородок, задумался, а затем спросил:
– Так он чего же, четырехлетним ребенком имя свое не запомнил? Написал бы где-нибудь, если говорить не может.
Надя пожала плечами и села на упавший вдоль дороги столб, приложив к нему винтовку.
– Не мог он тогда писать, не умел.
– Ну щас же может, верно?
– Верно.
– Так чего не напишет сейчас?
– Вот пойди и спроси у него, – с раздражением ответила прогрессистка. – Мне то откуда знать, чего он своего имени не говорил? Мы с ним не родственники и толком на станции общих дел не имели.
Кое-что из услышанного не сложилось в голове Матвея, и он поинтересовался:
– Раз не имели, откуда тогда знаешь язык жестов?
Он заметил как Надя едва заметно дернулась. Ага! Стало быть, чего-то она не договаривает. Но прогрессистка поспешила прочистить горло и решительно ответила:
– Просто знаю и все.
– Просто знаешь язык жестов, вот как?
– Да, именно так, – твердо ответила Надя, взяла оружие и пошла сторожить периметр вокруг вездехода.
Тем временем Йован и Матвей обменялись многозначительным взглядом.
– Не нравится она мне, – поделился Матвей, вернувшись к изучению проявляющейся картинки синоптической карты. – Темная лошадка.
– Да брось, – отмахнулся Йован и сел на опрокинутый столб, где прежде сидела Надя.
– Вот только не говорим мне, что я не прав. – Он кивнул в сторону Нади, слегка пнувшей кусок отколотого бордюра в темноту. – Не люблю, когда от меня что-то скрывают.
– Да брось, Матюш, – тихонько ответил Йован и прочистил горло. – Прицепился к бабе из-за ерунды.
– Да не ерунда это, Йован, понимаешь? – Он перестал изучать данные с планшета и обернулся к спутнику. – Это ерундой может показаться только по началу, как неосторожно брошенное слово, а потом… раз! И вся это недосказанность прямо или косвенно влияет на нашу миссию. – Планшет пикнул, данные собрались полностью. Матвей обернулся и в пустоту пробормотал: – А нам это ни к чему, особенно сейчас, когда…
Он вовремя замолчал, хоть почти упомянул, что на кону, возможно, будущее всего человечества.
К счастью, Йован этого не услышал, или, быть может, только сделал вид, что не услышал. Он хлопнул себя по ляжкам, тяжело выдохнул и, встав на ноги, произнес:
– Могу я быть с тобой откровенным, старина?
Здоровяк положил руку ему на плечо.
– Ты просто ревнуешь Арину к ней, вот и докапываешься до нее на ровном месте.
– Чего?
– Да, да, и не утверждай обратное. Видел я еще на корабле, как ты поглядывал, как они с ней вместе болтали о чем-то. Ты уж прости, я за тобой не шпионил, но твою кислую и одновременно сердитую физиономию в ту минуту и слепой разглядел бы.