Дети Антарктиды. На севере - стр. 18
– Как же легко ты рассуждаешь, исландец, – сказала Надя, с презрением поглядывая на Лейгура. – Говоришь про ее отца не как про человека, а будто это какая-то вещь: набитый лишним скарбом рюкзак. Хотя чему тут удивляться… – Она пожала плечами. – Для человека, голыми руками убившего маленькую девочку и отца, это как в носу поковыряться, верно?
– Он что сделал? – Голос Маши охрип.
Даже Юдичев, стоявший рядом с широкоплечим исландцем, огляделся на него и отступил на шаг.
– Сейчас это неважно, – все тем же рассудительным тоном продолжил Лейгур, будто и не был упомянут его зверский поступок. – Наша задача выжить, и, полагаю, против этого никто не выступает. Мы должны принять трудное решение и будет правильно, если мы устроим голосование.
Все это время читающий по губам Домкрат что-то не уловил и резкими жестами потребовал от Нади разъяснений, но та лишь отмахнулась, продолжая с ненавистью смотреть на исландца.
– В задницу засунь себе это голосование, – откликнулась Надя и устроилась рядом с Машей.
Некоторое время все молчали; наконец Арина нарушила тишину, осторожно произнеся:
– Но он прав…
Все повернулись в ее сторону.
Арина погладила ладонью успевшие отрасти короткие волоски на голове и обратилась к Маше:
– Мария, я… – Она все никак не решалась заговорить, то и дело облизывая пересохшие губы, особенно когда обремененная горем ученая посмотрела на нее словно на предателя. Потом в лице Арины что-то изменилось, оно стало менее серьезным и обрело оттенки жалости: – Мне было пятнадцать, когда мой папа умер. Это было всего два года назад. Его тоже прибрала болезнь.
Маша покачивала головой, будто не желая слушать. Пара скатившихся слез разлетелись в стороны.
– Сама не знаю, зачем это сказала… – пробормотала Арина, отведя взгляд. – Быть может потому, что я понимаю вашу боль, понимаю насколько вам… – Она осеклась и резко перевела тему: – Но поймите, сейчас все мы должны выжить, выжить ради «Копья»! Вы сами то и дело твердили, что токсин стоит жертв.
– Я не могу, – отозвалась Маша, еще крепче прижимая к себе голову отца. – Не могу, и все тут! – Она почти рыдала.
Послышалась, как носом шмыгнула Надя, с сочувствием глядя на Марию Зотову.
– Нам все равно придется проголосовать, – сообщил Лейгур, подкинув деревяшку в огонь. – И я даю слово, если большинство голосов будут против, то я лично буду нести Вадима Георгиевича до последнего его или своего вздоха. Ну а в противном же случае он останется здесь.
– Нет, мы его не оставим! – с отчаянием в голосе произнесла Маша.
– Я тоже его не оставлю, – присоединилась к ней Надя. – Плевать, понесу его сама, если надо будет.