Десятый самозванец - стр. 46
– А так… – хмуро обронил тот, ссыпая в собственный кошель добычу, которой, было, негусто – штуки три ефимка, да рубля на два чешуек. Потом, немного подумав, развязал свой кафтан и повязал вокруг рубахи пояс цыгана – очень уж удобный и, незаметный!
– Скажи-ка, целовальник-то там один, али – нет? – спросил Акундинов. – Много народу-то в кабаке?
– Порядочно, – ответил приятель. – А, на кой тебе?
– Да теперь уж и незачем. Хотел, было, с кабатчиком-подлецом еще поквитаться, но – не судьба. Пусть живет, паскуда! – выдохнул Тимофей, подходя к побродяжке, которая, так и продолжала спать. – Костка, бабу хочешь?
– Да ты, что Тимоша, какая баба? – остолбенел тот. – Бежать нам нужно! А, если зайдет кто?
– Эт-то, точно, – с сожалением согласился Тимофей, отворачиваясь от женщины. Но та, на свою беду, решила проснуться.
– Парни, а чё тут деется-то? – приподняла пьянчужка голову и обвела двор мутным взглядом. Увидев тела, заорала хриплым с перепоя голосом: – Ой, лихоньки!
– Ах ты, курва, старая, – мгновенно повернулся Акундинов к бабе, хватая ее за горло. – Молчи, дура!
Насмерть перепуганная баба утробно пискнула и вытаращила глаза.
– Так вот, молча и лежи… – буркнул Тимоха, отпуская бабу. – Смотри у меня… – показал ей кулак, – язык выдеру!
Та продолжала таращиться, напустивши от испуга лужу…
– Да ладно, – примирительно сказал Костка, подходя поближе. – Никому она не скажет.
– Ну, живи, тогда, – разрешил Тимофей, отходя от бабы. Подобрав саблю, стал чистить ее о кафтан убитого Федота.
Побирушка успокоилась, решив, что убивать ее не собираются:
– Не боись, парни. Никому ни словечка не скажу, – пообещала она. – Я, как рыба об лед… Ничего не видела, ничего не слышала и, знать ничего не знаю… Только, – умоляюще попросила она, – поднес бы ты винца зелененького. А то, что-то мне совсем тошно.
– Поднесу уж, – согласно кивнул Акундинов и велел Конюхову: – Дай ей хлебнуть…
Костка, откупорив фляжку, подал ее бабе. Та, с довольным видом присосалась к горлышку и сделала один длиннющий глоток, потом, второй, третий…
– Хватит, хватит, – забеспокоился Конюхов, отбирая баклагу. – Ишь, присосалась-то, как пиявка к голой жопе.
– Хлебнула? – спросил у бабы Тимофей. – Куда же в тебя и влезает?
– Ух, красота! – довольно заулыбалась пьянчужка, показывая редкие зубы. – Теперь, можно бы и мужичка… Как, парни? Может, еще глоточек дадите, дык я бы вам обоим и дала…
У Акундинова, от одного вида ее щербатой пасти с гнилыми зубами, всякое желание улетучилось.
– Да, пошла бы ты… полем, да через ясный пень… – буркнул он.
– Ты, Тимошенька, мной-то не гнушайся, – захихикала баба, – а то, гляди, потом-то, может и такой у тебя бабы не будет. Вспомнишь меня, Катюху-то, сла-а-день-кую!