Десятый самозванец - стр. 11

«Баньку, что ли новую срубить… – подумал Тимофей, еще толком не представляя – куда же он будет тратить такие огромные деньги! – Или, сарай каретный поставить?» Правда, вовремя вспомнил, что каретный сарай ему, вроде, как и не нужен, потому как не то, что кареты, но даже простого возка нет! Ну, а зачем возок, если он и лошадь-то не держит? Ну, теперь-то и лошадь можно завести. Ну, а там и о возке подумать можно…

– Танька! – громко позвал Тимофей супружницу, пытаясь, что бы голос звучал грозно, как положено хозяину…

– Тихо ты! – отозвался вместо жены Костка Конюхов, бывший в доме то ли приживалом, то ли слугой. – Сергунька спит. Только-только спать уложил. Разорался…

– А чего, он сам-то не уложится? – удивился Тимофей, но потишел. – Осьмой уж год парню пошел… Меня, в его годы никто спать не укладывал. Да я… – стал он вспоминать, как в младоотроческие годы таскал отцу в караулку туесок с едой, бегал с хворостиной за гусями, да ловил в реке Вологде здоровущих раков.

– Да ладно тебе, – примирительно сказал Константин, слезая с полатей, где спал сын. – Попросил малец, что бы я ему быличку рассказал. Ну, я ему и рассказал. Правда, – зевнул Костка, – сам чуть не заснул. С робетенком-то, как с котом – засыпается страсть, как хорошо…

… Константин Евдокимов, сын Конюхов, был единственным сыном стремянного Дворцового приказа. Батька его, родом из дворянских детей, ратной службе служить не восхотел, а потому, не получивши имения, выбрал для себя стезю царского конюха. Но, постепенно, дошел до высоких придворных чинов и скопил изрядное состояние. Константин – Костка или, как звали его родные и друзья – Костка, с детства терся около приказных да посланников иноземных. К шести годочкам уже знал и письмо и, грамоту, а к десяти мог «шпарить» целые страницы из Иоанна Дамаскина, да из Николы Медиоланского. Иноземные языки учил вообще шутя. К двадцати годам знал греческий и латынь, аглицкий и немецкий, турецкий и польский и состоял в личных толмачах у Великих послов. В двадцать пять лет Константин Евдокимович стал старшим подьячим Посольского приказа. Бывал и в немецких землях и во французских, живал в Польше и Швеции. И, быть бы ему приказным дьяком и доверенным помощником боярина Лыкова, ведавшего в те годы Посольским приказом! Да, что там – приказным дьяком… Боярин, говорил, что Константин может и думским дьяком стать! Только, сгубило мужика то, что губит многих других – страсть к «зелену вину»… Вначале, Конюхову все сходило с рук. Лыков, тогдашний начальник приказа, самолично таскал за чуб и делал отеческие внушения. Константин, клялся и божился, что пить будет только по большим праздникам, но, проходила неделя-другая, «срывался». И длилось так не год-два, а лет, наверное, десять. Постепенно, «слетел» из старших приказных, в средние, а там – и в младшие, а из Константина Евдокимыча, стал просто, Константином, а там и Коской. Потом, правда, судьба ему предоставила редкостный миг, когда можно было бы все возвернуть и, даже преумножить! Любимец царя Михаила Федоровича, боярин Морозов, отправляемый в Свейское королевство для подтверждения границ, да для подписания торгового договора пообещал, что ежели, все выгорит, то быть Константину опять старшим подьячим, а то и – помощником боярина! Но Конюхов, встретив знакомого по Франции мушкетера, искавшего места при королевском дворе, набрался так, что потребовал, что бы свеи вернули обратно Корелу с Ижорой и все, что отошло шведкой короне после Смуты! И, хотя войны между Россией и Швецией не случилось и договор тот шведы подписали, но разъяренный боярин, которому пришлось потратить серебра раз в десять больше, чем рассчитывал, велел бить толмача кнутом и отправить в Сибирь, куда-нибудь в Тобольский острог. Правда, остывши (а тут еще и батька долго вымаливал прощения у царя), пристроил дурня в приказ Новой Чети в разряд неверстаных подьячих, коим, денежное жалованье не полагалось, но положены были, «перьевые» деньги, позволявшие не помереть с голоду. Теперь Костка ходил в приказ только тогда, когда в нем была большая нужда. Нередко и старые друзья-приятели из Посольского приказа, не сумев разобрать какую-нибудь заморскую грамоту, звали его на подмогу. Так, что денег, на еду ему хватало. Ну, а водки… Какой же кабатчик-целовальник не напоит бесплатно подьячего из Приказа Новой четверти, зная, что он завтра может быть послан с проверкой? Правда, раздосадованный батька, Евдоким Конюхов, отчаявшись дождаться от сорокалетнего оболтуса хоть чего-то путного, согнал его со двора. И, как-то раз, пьяный Костка, шагавший из кабака, упал в сугроб. Наверное, в этом сугробе и закончилась бы его жизнь, но судьба была к нему благосклонна.