День слепого Валентина - стр. 12
– Ты сумасшедшая, – спокойно сказал Митра, но его глаза окаменели окончательно, – почему бы тебе сразу не потребовать подлинник «Джоконды»?
– Зачем мне эта гермафродитка, только интерьер в доме поганить! – Она залпом выпила шампанское и налила себе еще. – Мне ничего не нужно, кроме нее, моей девочки.
Анастасия взяла со стола толстый каталог и раскрыла на нужной странице. Дрогнувшими от восторга и желания пальцами она провела по глянцевой поверхности листа. Митра с отвращением посмотрел на крупное изображение женской головы. Утрированно совершенные черты то ли каменного, то ли керамического лица, расписанного яркими красками, не вызывали в душе Митры ничего, кроме отторжения. Аккуратные завитки черных волос на чистом выпуклом лбу, две толстые пряди, змеящиеся на висках, а из-за них, из-за прядей, влево и вправо смотрели профили того же женского лица, вот только выражения у всех трех, были разными. Особенно Митру бесили глаза этого произведения искусства: неестественно огромные, зеленые, а глазные яблоки, сделанные из тончайших пластинок какого-то прозрачного бледно-зеленого камня, прятали за своей мертвой поверхностью какую-то гадость, похожую на змеиных зародышей…
А Анастасия Александровна все водила и водила красивыми пальцами с длинным крепким маникюром по шелковистой поверхности листа, ее лицо светилось священным экстазом.
– Я хочу тебя… – хриплым шепотом произнесла она.
– Ты мне или этому кошмарищу? – Митре внезапно захотелось на свежий воздух.
– Вам обоим! – Анастасия тихонько рассмеялась теплым, грудным смехом, от этого смеха Митру мгновенно пронзило болезненное желание. Ему захотелось повалить ее, задрать шелковую тряпку и отодрать до полусмерти прямо на этом нелепом диване фригидного зеленого цвета.
Подхватив Анастасию на руки и без труда подняв ее крупное тело, Митра понес женщину в спальню. Пентхауз Анастасии Александровны, занимающий весь последний этаж четырехэтажного особняка, был выполнен в стиле дворцовых покоев, а в громадной спальне, с брошенной на пол настоящей тигровой шкурой, всегда горел камин. Швырнув женщину на ложе под тяжелым, шитым золотом балдахином, Митра легко, как тончайшую бумагу разорвал шелковое одеяние Анастасии и на мгновение замер, глядя на нее. Он всегда поражался тому, что у этой сорокапятилетней женщины, такое юное, античное тело. Тело, не тронутое скальпелем (Митру бросало в дрожь отвращения при мысли, что в женское тело, без жизненной необходимости, может врезаться металл, вливаться какая-то силиконовая мерзость и тому подобные извращения), тело, не изнасилованное тренажерами и диетами, тело прекрасное, совершенное от природы… «Весь мир ослеп и сошел с ума, – думал Митра, созерцая женщину, – они возвели в эталон красоты бесполых существ, не способных к деторождению, не знающих, что такое страсть… Вот, передо мною живая, нетленная, античная статуя… вечная, лишавшая власти и рассудка королей, архиепископов…