День длиною в 10 лет. Роман-мозаика. Часть 1 - стр. 2
После прочтения книги в голову пришла ещё одна любопытная мысль. Мне едва ли по силам будет объяснить её. Но постараюсь кратко. Жизнь свободных людей невероятно отличается от жизни людей, вольно или невольно ограниченных в своей свободе. Вроде бы и живём в одно время, в одном месте, при одной и той же власти и т. д. Жизнь отличается, и в то же время похожа для этих групп людей ровно настолько, насколько схожи характеристики двух параллельных линий. Зеки и свободные живут в одно и то же время, но в разных информационных полях. Например, улучшилось питание, перестали закрывать в клетки, не стали бить дубинками-шокерами на вахте – в общем, любые улучшения – и для зеков это великий прогресс. Установили таксофонный аппарат, придумали видеопереговоры – это прорыв, прогресс для заключённых (если, например, взять во внимание, что ещё во второй половине 90-х в некоторых исправительных учреждениях люди недоедали и были бы рады даже четвертинке той похлёбки, которую дают заключённым теперь!) Для осуждённых это невероятная гуманизация!
В то же самое время на свободе прогресс тем более не стоял на месте. Но шёл он вперёд иными темпами (естественно, быстрее) и вроде бы параллельно, но всё-таки иначе. Получается кошмарный разрыв между этими «мирами». То, что для «одного мира» естественно, и, можно сказать, не имеет актуальности, для другого «мира» чуднО, необыкновенно, поразительно, потрясающе! Всё бы ничего, если бы при таких различных условиях жизни люди были бы отлучены от нормальности на короткий промежуток времени. Отлучение происходит на года! Если оступившийся провёл за решёткой больше пяти лет, то он вынужден представлять эту жизнь на свободе, судить о ней мерками пятилетней давности.
При освобождении, думаю, ему придётся тяжело и сложно будет осуществить переход из одного «мира» в другой. Утрачены прежние связи, знакомства, социальный статус, навыки, а главное, забылся опыт нормального общения: вместо «рыкания» и «гавкания» – «здрасьте» и «будьте любезны». За годы у осуждённого изменились интересы, ценности, появился страх, недоверие, появились другие методы достижения целей. В обыкновенном смысле он перестал себя уважать, потерял уважение людей, получил социальное «клеймо» – зек, которое не смоется и будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Люди будут принимать и мерить его по «одёжке» преступника, и всегда найдутся те, которые не пустят его в своё общество, будут презирать, не подадут руки. Зек навсегда для них останется презренным человеком, человеком второго, третьего… сорта. Это факт. Наверняка, поэтому многие из зеков возвращаются обратно в свою среду. Потому что хотя бы здесь будет общество, которое не преследует по выше названным причинам. В колонии этот человек, по крайней мере, занимает свою определённую нишу, определённый статус. И презрительное на свободе слово «зык», в понимании здешних обитателей наполняется конкретным смыслом и произносится с определённым уважением: « мы зеки» – то бишь, не то чтобы как сыр в масле катаемся, но объединяемся в совершенно конкретное сообщество людей по несчастью. А пока «бывший» находится ещё на свободе и если, к несчастью, рядом с ним нет человека, который мог бы его поддержать, то его мало-помалу стаскивает с прямого пути на обочину нормальной жизни. Естественно, что он старается обрести себя в той среде, которая его не клеймит и не отталкивает.