Демонология по Волкову. Падальщики - стр. 37
Вспомнила, как в проливной дождь стояла на улице и раздавала флайеры. Редкие прохожие пробегали мимо, не глядя на нее, мокрую и продрогшую. Прятались в уютных кафешках, пили свой тыквенный латте.
Вспомнила, как мыла посуду в детском лагере. Перчатки давали одни в неделю, рвались они уже на следующий день. Руки к вечеру распухали, кожа трескалась.
А еще вспомнила то, о чем не вспоминала много лет. Ей было девять или десять. Она не так давно переехала в интернат, еще иногда позволяла себе думать, что у нее есть мама, которая ее любит и скоро заберет, как только Любка немного подрастет, как только с младенцем станет проще. Несколько детей заболели ветрянкой, и Алиса в том числе. Ее друзья остались здоровы, а потому их не пускали в изолятор к больным. Остальные заболевшие дети были младше, болезнь переносили легко. Смеялись оттого, что были зелеными в крапинку, таскали у медсестры бинты и играли в мумии.
Алиса болела тяжело. Температура поднималась до сорока градусов и почти не сбивалась. Тело чесалось так, будто она упала в крапиву и не может подняться. Медсестра привязывала ей руки к кровати, чтобы Алиса не расчесывала болячки.
– Потом спасибо мне скажешь, – приговаривала она. – Ты же девочка, зачем тебе шрамы?
Чтобы было легче переносить зуд, колола димедрол. От него тело не чесалось меньше, но Алиса проваливалась в странное состояние, балансировала где-то между сном и явью, когда все ощущения живы, но шевелиться и разговаривать невозможно. Лекарства не справлялись с температурой, и медсестра клала ей на голову полотенце, смоченное в ледяной воде. Легче становилось лишь на пару минут, а затем полотенце нагревалось от ее тела, превращалось в горячую тряпку и приносило больше неудобств, чем пользы. Но медсестра не могла сидеть с Алисой постоянно, уходила по делам, и Алиса ничего не могла сделать с этой приносящей муку тряпкой на голове.
И вот сейчас броня треснула, поломалась на мелкие кусочки, как весенний лед на реке, и хлынула на поверхность холодная вода, много лет прожившая в плену.
Мать еще продолжала говорить что-то про новый центр и успех неизвестного Алисе Давида, когда Алиса прервала ее, сказав тихо, но твердо:
– Ты, возможно, забыла, но у тебя не одна дочь, а три.
Мать захлопнула рот скорее от удивления, что ее прервали, чем от смысла слов Алисы.
– Я помню, – сказала она.
– А иногда кажется, что нет. Если бы ты помнила, то знала бы, что Любе четырнадцать. Ей нужен компьютер. Ей нужны друзья. Новая одежда. Ей нужно ходить в кафе с подругами, а не приглашать их в дом, где все пропахло лекарствами. Ей нужна мать, в конце концов, которая интересуется ее успехами в учебе, знает, какие книжки она читает, какую музыку слушает. Какой мальчик ей нравится, с какой девочкой она поругалась на прошлой неделе. Мать, которая готовит ей завтраки в школу, которая приходит на линейки и родительские собрания. Которая не оставляет ее в двенадцать одну дома на несколько недель.