Дело вдовы Леруж - стр. 25
Папаша Табаре встал, надел сюртук, взял шляпу и трость.
– Вы уходите? – спросила Манетта.
– Да.
– Вернётесь поздно?
– Возможно.
– Но все же вернётесь?
– Понятия не имею.
Минуту спустя папаша Табаре звонил к своим друзьям.
Квартира г-жи Жерди была во всем под стать хозяйке. Г-жа Жерди располагала средствами, а труды Ноэля, у которого уже появилось немало клиентов, должны были в скором времени превратить эти средства в целое состояние.
Жила г-жа Жерди крайне уединённо, и, если не считать друзей, которых иногда приглашал к обеду Ноэль, в доме у неё бывало совсем немного посетителей. Папаша Табаре, который запросто заглядывал к ней уже лет пятнадцать, встречал там лишь приходского священника, старого учителя Ноэля да брата г-жи Жерди, отставного полковника.
Когда все эти гости собирались вместе, что случалось не часто, составлялась партия в бостон. В другие дни играли в пикет или империал. Ноэль в гостиной не сидел. После обеда он уходил в кабинет – его кабинет и спальня имели отдельный вход – и погружался в дела. За работой он засиживался очень поздно. Зимою лампа у него иногда не гасла до рассвета.
Мать и сын жили лишь друг для друга. Все их знакомые охотно это повторяли. Ноэля любили и почитали за ту заботу, какою он окружал мать, за беспредельную сыновнюю преданность, за жертвы, на которые, по мнению многих, он шёл, живя в свои годы, словно старик. Обитатели дома с удовольствием противопоставляли поведение столь серьёзного молодого человека поведению папаши Табаре, этого неисправимого старого шута, этого мышиного жеребчика.
Что до г-жи Жерди, она за сыном света белого не видела. Со временем её любовь к нему превратилась в обожание. Она считала Ноэля воплощением физических и духовных совершенств. Он казался ей каким-то высшим существом. Стоило ему заговорить, она умолкала и слушала. Любое его слово было для неё приказом. Любое его мнение она воспринимала как веление промысла божьего. Заботиться о сыне, изучать его вкусы, угадывать его желания, окружать его нежной теплотой – в этом заключался смысл её существования. Она была прежде всего мать.
– Госпожа Жерди принимает? – осведомился папаша Табаре у служанки, открывшей ему дверь, и, не дожидаясь ответа, вошёл, как к себе, уверенный, что его появление будет не в тягость, а в радость.
В гостиной горела лишь одна свеча и заметён был беспорядок. Маленький столик с мраморной столешницей, стоявший всегда посередине комнаты, был сдвинут в угол. Большое кресло г-жи Жерди стояло у окна. На полу валялась развёрнутая газета. Добровольный сыщик одним взглядом охватил всю эту картину.