Декабрь в объективе - стр. 19
— Вот как… — сказал, сам не зная, зачем. — А давно?
— Давно. А вы почему хотели с ней встретиться?
Василиса повернула голову — большие глаза, красивые. Мамина копия. Нет, не совсем, губы папины. Губы Октябрины он помнил хорошо.
— Нет… — Иван снова издал горлом противный непонятный звук. — То есть да… Решил отдать фотографию, которую она случайно мне дала, а я о ней и забыл, а тут вдруг нашёл…
Нашёл, что соврать… И чтобы девочка точно поверила, затараторил с новой силой:
— Она в магазине работала, —и тут Иван понадеялся на то, что Октябрина ему не врала. —Я часто туда заходил. Пару раз проводил твою маму домой, потому что магазин поздно закрывался… В один такой вечер она призналась, что не знает, что делать с последней фотографией. Ну я и ляпнул — отдай, типа, мне… Ну вот… Слушай, Василиса. Ты ж действительно Василиса, да?
Девочка кивнула.
— А маму твою действительно Октябриной звали? — спросил, не закончив первую мысль.
Она снова кивнула.
— Но бабушка звала её Риной.
— Рина… Тоже красиво. И у тебя красивое имя. И сама красивая, как мама. А красивым девочкам нельзя ходить на встречи с незнакомыми дядями. Или ты не одна пришла?
— Одна, — буркнула Василиса и снова отвернулась.
— Больше так не делай, ясно?
Она кивнула, по-прежнему глядя себе под ноги:
— Я так не делаю. Никогда. И я не к незнакомому пришла, а к вам.
— Ну вот… Приехали! Какой же я тебе знакомый?
— Вы мамин знакомый. Значит, и мой.
Да, детская логика, помноженная на бабскую, рулит!
— Ладно, буду твоим знакомым. И как знакомому взрослому ответь честно, зачем ты мне солгала? Зачем притворилась мамой?
— А вы зачем солгали про библиотеку? — спросила с вызовом, но снова не глядя на него. Так легче, наверное, быть взрослой и грубой. — Ещё и не сами написали...
— Потому что не знал, захочет твоя мама, чтобы я отдал ей фотографию, или нет.
— А позвонить?
— Так она не дала мне номера своего телефона, хотя я очень просил. Ну, а ты чего лгала? Ответишь наконец?
Василиса повернула голову: губки надуты, обиделась.
— Мне бы вы фотографию не отдали.
— Почему?
— Потому что это был предлог встретиться с мамой.
— Вот как, да? То есть ты мне не веришь?
— А мне нужна была эта фотография, — продолжала Василиса бубнить, глядя на свои все в снегу сапожки, напрочь проигнорировав реплику Ивана. — Я маму совсем не помню. Бабушка сначала говорила, что она уехала, а потом сказала правду.
— Ты с бабушкой живёшь? — голос снова сделался простуженным, хриплым, и Иван боялся непроизвольно повысить его на Василису.
— Да.
— Понятно.
Он кивал, сам не понимая, чему, потому что понятно ему ничего не было.