Давай знакомиться, благоверный… - стр. 1
© Наумова Э.Р., 2019
© «Центрполиграф», 2019
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019
Глава 1
У каждой женщины внутри, на уровне сердца и легких, находится грань самообмана. О достижении рубежа сигналит такая физическая боль, что становится ясно: дальше будет только и гораздо хуже. Нет, есть на свете «розовые дурочки», которые всю жизнь себе врут. Но на них, в общем-то счастливиц, надеты, если по старинке, розовые очки, а по-нынешнему – вставлены розовые линзы, о чем они не догадываются. Жизнь ведь ничего не выдумывает, лишь уточняет. Ясно, что-то преображающее действительность есть. Но как очки не заметишь? Их можно только упрямо не желать снимать, что наводит на мысли о злокозненности или глупости. То ли дело мягкие нежные диски, с которыми вдруг да рождаются. Умнее от этого женщина не становится, но и винить ее как-то неловко: не подозревает же, бедная, что видит мир искаженно. В любом случае и та и другая оптика крепится за ушами или на глазах, а вовсе не в тех местах, какие возникают перед мысленными взорами сексуально озабоченных типов при упоминании розового и голубого цветов. Испохабили палитру стыдливые предки, которым было необходимо пристойно обозначить непристойность. Их же люто тянуло о ней прилично сплетничать, то есть осуждать, конечно… Это к тому, что на вышеупомянутых дурочек Анджела Литиванова не походила. И ориентация у нее была стандартной: не заладилось с мужчиной, нечего кидаться в женские объятия, ищи следующего. Поэтому, когда закололо слева под грудью, дыхание перехватило и страх немедленной смерти мерзко оскалился в закаменевшее вдруг лицо, она только простонала:
– Доконал, мерзавец!
И наконец решила изменить и собственную, и его жизнь.
В действительности больное сердце кричит о том, что ему плохо, из-под лопатки или из-за грудины. А там, где, охнув, схватилась Анджела, ворчат раздерганные нервы. Но какая ей была разница при уверенности в том, что муж доведет ее до инфаркта. Специально доводил с год, только этим и занимался. И, кажется, почти преуспел.
Кроме того, с детства до юности человек неимоверно страдает из-за любого ущемления его желаний. Игрушку не купили – трагедия, Из-за компьютера выгнали в постель – драма. Что уж говорить о первых влюбленностях. Нет жанра для описания, просто нет. А повзрослев, он однажды соображает, что вокруг маются люди, которым хуже. Молодость упряма – поначалу ей кажется, что они сами в своих бедах виноваты. Но потом, когда становится паршиво, например от безденежья, сама собой вдруг вспоминается худющая одинокая бабка-соседка, у которой необходимая тебе сию минуту сумма – годовая пенсия. И человек неожиданно испытывает облегчение. Бывает, сильно пугается. Не за старуху, за себя. Страшный вопрос гвоздит: «А, если не только лучший друг или подруга, которые потому и являются таковыми, что мыслят со мной одинаково, но и другие то же и так же чувствуют?» Потеря уникальности может свести с ума. Защищает только недавно включенный механизм – облегчение, которое приносит чужая боль. Стыд же за это облегчение со временем заставляет помогать другим. Через это прошло большинство.
Но Анджела Литиванова относилась к редкой породе: ей от чьего-то горя становилось еще гаже. Мир был жесток и несправедлив абсолютно – в нем корчилась от боли и она, и еще толпа народа. Даже кучку процветающих беспринципных подонков было жалко – ужас расстаться с деньгами пусть и на смертном одре непередаваем. Но у них все равно иначе болело – тупее, мягче, короче. Тот ребенка потерял, этот любимых взрослых, кто-то разорился, заболел, дом у него сгорел… И они сами еще живы и не в психушке? Анджела не вынесла бы, настолько была чувствительна, против воли применяя на себя все и сразу. Считала, что, наверное, поэтому не теряла, не разорялась, не болела, не бомжевала. Зачем Небу ее мучить, если она по интенсивности страданий и без того всех переплюнула? Сразу выдавала такое качество мук, что количеством их ничего нельзя было бы изменить.