«Дар особенный»: Художественный перевод в истории русской культуры - стр. 5
Однако нас в приведенном выше пассаже интересует то обстоятельство, что русская литература, став в 1880-е годы законодательницей моды, возвращала Западу сторицей то, что она усваивала – главным образом благодаря переводам – на протяжении полутора веков начиная с петровских реформ.
«Переводческий» проект был одним из главных реформаторских проектов Петра I. При этом по сравнению со своими западными коллегами русские переводчики были вынуждены выполнять двойную задачу – следить за новинками литературы и одновременно вводить в читательский оборот весь многовековой культурный багаж западноевропейской цивилизации, от античных авторов до авторов эпохи барокко, давно переведенных на все основные европейские языки. К концу XVIII столетия в распоряжении русских читателей уже был основной пантеон как античных авторов, так и классиков западноевропейского классицизма и Просвещения[19].
Во второй половине XVIII столетия перевод стал рассматриваться как вид творчества, заслуживающий такого же уважения, как создание оригинальных художественных произведений, а переводчик мог подчас ставить перед собой цель превзойти оригинал по художественным достоинствам.
Современники, свидетели и первые аналитики этого культурного феномена писали, что во всей Европе лишь в Германии эта работа по освоению зарубежных литератур велась с таким же размахом. В то же время отмечалось, что отношение к труду переводчика и понимание значения переводной литературы по сравнению с такими странами, как Германия, Англия и Франция, в России оставляет желать лучшего.
П.И. Вейнберг, один из самых авторитетных и плодовитых русских переводчиков XIX века, констатировал, что к концу столетия художественный перевод в России достиг такого расцвета и размаха, «как ни в одной европейской стране, за исключением разве Германии». Развивая далее свою мысль о состоянии художественного перевода в России, Вейнберг писал: «…в настоящее время <он> находится в таком положении, что ни один европейский писатель (я имею здесь в виду беллетристов), сколько-нибудь выдающийся, имеющий право занять почетное место во всеобщей истории литературы, не остается у нас непереведенным – или полно или частями. При этом нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что между именами наших переводчиков встречается немало таких, которые принадлежат весьма почтенным и даровитым деятелям нашей словесности»