Да здравствует ворон! - стр. 13
Через некоторое время после зачатия в организме ятагарасу начинает формироваться скорлупа. Тогда тело, готовясь к кладке, естественным образом стремится вернуться в птичий облик, чем сигнализирует о хорошем развитии беременности. Однако в редких случаях скорлупа, которая должна была оберегать новую жизнь, так и не появлялась.
– Я удивлялась, почему ежемесячное недомогание проходит так тяжело, а это оказалось дитя, которое я не смогла выносить… – Хамаю вздохнула и потерла лоб.
Другую руку крепко сжимал Надзукихико.
– Сказался переезд из Окагу?
– Нет, к сожалению, врачи считают, что мой организм просто неспособен на это.
Масухо-но-сусуки волновалась больше своей госпожи, поэтому призвала не только придворного лекаря, но и знаменитую в Тюо повитуху, однако все дали один и тот же ответ: не помогут ни лекарства, ни иглы. Все в один голос утверждали, что в таких случаях в прошлом не было ни одного примера, чтобы женщина позже снесла здоровое яйцо.
Это не болезнь, не травма. Просто тело Хамаю с рождения не обладало способностью уберечь свое дитя.
– Я сама сейчас полностью здорова, разве что обескровлена. Но родить тебе ребенка я не могу. Ты должен взять наложницу.
Видя, как спокойно, без следа скорби рассуждает его супруга, Надзукихико проглотил готовые слететь с языка слова.
– Хорошо. Раз так, то серьезно подумаю над этим.
– Я буду довольна, если ты прислушаешься. Для того и звала тебя, чтобы самой сообщить эту новость, – сказала Хамаю. – А еще я просто рада тебя видеть.
И она искренне улыбнулась.
Они успели поболтать еще о всяких мелочах, пока не пришла Масухо-но-сусуки сообщить о том, что время визита истекло.
– Надзукихико, – позвала она его чуть ослабевшим голосом, когда он уже собрался уходить.
Он обернулся, и Хамаю тихо сказала:
– Прости.
Ее супруг резко покачал головой.
– Тебе совершенно не за что просить прощения. Это ты прости меня, что ничем не смог тебе помочь в такое трудное время. Поправляйся и ни о чем больше не думай.
Хамаю молча кивнула.
Тиха́я выглядел серьезно, но на самом деле всего лишь рассеянно разглядывал Кин-мон.
Когда-то помещение перед воротами производило величавое и торжественное впечатление. Здесь стояли гробы предыдущих Золотых Воронов, и по окаменевшему дереву струилась с тихим журчанием чистая вода.
Тихаю, который происходил из горных воронов и с детства привык к презрению благородных, ничуть не впечатляли пышные дворцовые постройки, однако здесь, перед Кин-мон, он ощущал что-то такое, что заставляло его с достоинством выпрямиться. Теперь же у ворот поднялась уродливая стена и даже появилась сторожевая башня, откуда нападающих можно было через бойницы осыпать стрелами.