Цвет тишины - стр. 84

– Исо на-ол,7 – сказал Серый и улыбнулся.

– Ого, вот это крутяк, – сказал Рильке и указал на большую раковину. – Это стромбида.

Рильке говорил не так внятно, как Сати. Его слова были беглыми, они всегда куда-то спешили, нервничали и соскальзывали, и Серый едва успевал их разобрать.

– Оми-да8, – кивнул Серый.

Они стояли по щиколотку в воде, и ледяное море ползало вокруг их резиновых сапог. На ветру полы плащей хлопали по ногам. Шарф Сати размотался, один его конец плавал в море.

Серый улыбался. Тогда он еще мог улыбаться. И не боялся подходить к воде.

***

На улице мело второй день. Город стал белым. Белые дома, белые улицы, белые люди. Ветер кидал в лицо снег, видимость была почти нулевая. Тахти накрутил шарф до носа. Он так и ходил в парке Наны, но против такого ветра никакая одежда не помогала. А ветер дул здесь всегда, ледяной, соленый, со стороны моря. На ветру все остывало моментально. Поднимай воротник или нет, кутайся в шарф или нет, зима здесь строгая, грубая, вымораживает все моментально.

Тахти шел как мог быстро. Не столько потому что ему было холодно, этого он как раз почти не чувствовал. Там, выше по улице, была кофейня. Серый. И повисший между ними еще не состоявшийся разговор.

Ночью он практически не спал. Ему повезло – в комнате, когда он туда вошел, было темно. Рильке не было, и Тахти проскользнул на свою половину, спрятался под одеялом. Он притворялся спящим, когда в половине первого вернулся Рильке. Тахти завернулся в одеяло с головой, как гусеница в кокон, отвернулся к стене и старался дышать спокойно и ровно. Рильке не включил верхний свет. На цыпочках прошел к своей постели и включил ночник, отчего в комнате стало теплее. От его шебуршения, от осторожных шагов, от того, как он уронил куртку, как приглушенно выругался и как потом постоял, прислушиваясь, разбудил он Тахти или нет, от того, как тихо-тихо разделся и лег, Тахти делалось больно где-то в груди. Больно и одновременно тепло, хотя руки так и не согрелись. Тахти лежал в полумраке их комнаты и слушал уютное шуршание Рильке, его уже такое знакомое присутствие, и хотя он притворялся спящим, он был рад, что он не один в комнате.

Конечно, он не станет говорить об этом с Рильке. Не повернется и не спросит, где он был, потому что тогда Рильке увидит его лицо, его красные от слез глаза и нос, а это то, что Тахти не был готов показывать никому вообще. И тем не менее – он был рад, что в этой комнате он не один, что Рильке здесь. Знакомое присутствие живого существа, уже по-своему родное присутствие, его баюкало и успокаивало. Как утешение. Оно ничего не меняло, только облегчало переносимость боли. Тахти даже сам не осознал, что улыбался, пока слушал, как Рильке чуть слышно передвигается по их темной маленькой комнате, как он готовится ко сну, как поневоле присутствует там, куда большинству путь заказан.