Цвет тишины - стр. 72

Только потом, когда никто не обращал на камеру внимания, начинал снимать. Чаще всего только предметы, а людей – разве что со спины.

Конечно, он стал фоткать журавликов. Их вешали Сати и Серый. Хенна научила Серого делать этих журавликов, Серый научил Сати, а потом они весь вечер лазили по стремянке и подвешивали их под самым потолком, так, чтобы они не задевали лампочки.

Бродяга потянулся к журавлику и задел рукой лампочку.

– Ого, как они нагреваются?

Сати не всегда мог понять, спрашивает ли Бродяга о чем-то или просто говорит.

– Ага, было непросто развесить их так, чтобы они не касались журавликов.

– Их тут тысяча?

– Не знаю. Думаю, нет.

– Наверное, тысяча – это побольше?

– Наверное, да.

В итоге Бродяга осмелел настолько, что улегся прямо на пол и стал фоткать лежа. Сати подошел к нему и заглянул прямо в объектив. Бродяга нажал на кнопку прежде, чем сообразил, что произошло.

– А где можно будет посмотреть фотографии?

Он убрал фотоаппарат от лица.

– Я скину их? – сказал он. – Можно на почту? Я их отдам, это само собой?

Вот поди разбери, о чем он вообще говорит.

***

В парке чувствовалась атмосфера заброшенности и отчуждения. Редкие лавочки с растрескавшейся, пооблетевшей краской. Волглые тропинки вместо дорожек. Кривенькие деревца и сухой бурелом. Через этот парк они срезали к общаге. Шли нога за ногу, курили.

На улице опять начинался дождь. Свет померк, тучи затянули небо до горизонта. Теперь Тахти понял, почему весь день лез на стену от боли. Еще утром он надел на колено медицинский бандаж, но он не помогал совершенно. Виной тому был дождь, всего лишь дождь. Менялась погода. Теперь так было каждый раз. А ведь раньше он любил дождь.

Рильке шел быстро. Кому охота мокнуть? Тахти еле успевал за ним. Каждый шаг – это целая история. Колено не сгибалось, от боли он кусал край шарфа. На нем был плащ, до колена, широкий как парус, и Тахти надеялся, что плащ хоть немного скрывал его надломанную походку.

– Идем чифанить? – спросил Рильке.

Его голос казался бесцветным на фоне ветра и серого неба. Воротник пальто он поднял до самых ушей. Тахти кивнул:

– Да, давай.

Обветшалые дворы-колодцы, облетевшая краска на стенах. Если отойти хоть немного с центральной улицы, то оказываешься в совершенно другом мире. Этот мир потрескался и пообтрепался, дома здесь разваливаются, куски старой лепнины катаются по мостовой как ракушки на побережье. Старые дома здесь хочется обнять, обхватить руками, чтобы они не рухнули.

В их крохотной комнате на пятом этаже стоит тугой, насыщенный полумрак. Под мебелью лежат тени цвета угля, глубокие как колодцы. Позвякивает на ветру рама, по ногам тянет солоноватым, зеленым сквозняком. Запах старого дерева смешивается с сырым ветром со стороны моря. Моря отсюда не видно, только стены домов и облетевшие кроны деревьев. И площадь с машинами и помойкой. Вот и весь пейзаж.