Цирцея - стр. 41
– Что ты хочешь сказать?
– Подумай. Что делала бы уродливая нимфа в нашем дворце? Чего бы стоила ее жизнь?
Все было как раньше: он спрашивал, я не находила ответа.
– Не знаю.
– Знаешь-знаешь. Вот почему это стало бы хорошим наказанием. Даже красивейшая нимфа никому особенно не нужна, а уродливая – и вообще пустое место, даже хуже. Она никогда не выйдет замуж, не родит детей. Будет обузой для семьи, бельмом на глазу мира. Ей, презираемой и оскорбляемой, придется прятаться. Но, став чудовищем, она обретает положение. И славы получит, сколько зубами сумеет отхватить. Любить ее за это не будут, зато не будут и ущемлять. Поэтому если ты по глупости о чем и сожалеешь втайне, забудь. Я бы сказал, ты сделала ее только лучше.
На две ночи отец заперся с дядьями. Я слонялась у дверей красного дерева, но не слышала ничего, даже приглушенных голосов. Когда отец с дядьями наконец вышли, лица их были мрачны и решительны. Отец направился к колеснице. Его багровый плащ рдел как вино, на голове сияла огромная корона из золотых лучей. Не оглядываясь, он взмыл в небо и развернул лошадей к Олимпу.
Мы ожидали его возвращения во дворце Океана. Никто не нежился на берегу реки, не свивался с любовником в полумраке. Наяды, пунцовея, переругивались. Речные боги пихали один другого. Дед тяжело оглядывал всех нас со своего помоста, держа в руке пустой кубок. Мать хвасталась перед сестрами:
– Перс и Пасифая, конечно, первыми все поняли. Цирцея – последней, и чему тут удивляться? Пожалуй, рожу еще сотню, они мне сделают серебряный корабль, который будет летать меж облаков. И мы воцаримся на Олимпе.
– Персеида! – шикнула на нее бабка из другого конца зала.
Только Ээт, кажется, не чувствовал общего напряжения. Сидел, безмятежный, на ложе, пил из золотого чеканного кубка. Я держалась в стороне, ходила взад-вперед по длинным коридорам, проводя рукой по каменным стенам, всегда чуть сыроватым: слишком много водных божеств здесь обитало. Искала глазами Главка. Я все еще не избавилась от желания видеть его, даже теперь. В ответ на мой вопрос, пирует ли Главк с остальными богами, Ээт ухмыльнулся:
– Своего синего лица он теперь здесь не показывает. Ждет, пока все забудут, как оно стало таким на самом деле.
У меня все перевернулось внутри. Я и не подумала, что своим признанием лишу Главка того, чем он так гордился. Слишком поздно. Слишком поздно я поняла все, что следовало. Я совершила так много ошибок, и теперь уж невозможно этот клубок распутать и вернуться к самой первой. Было это превращение Сциллы, Главка или клятва, данная бабке? Или прежде всего – первый разговор с Главком? Тошнотворное чувство тревоги подсказывало, что все это тянется с еще более раннего времени, с первого моего вздоха.