Цирцея - стр. 40

– Могущественное слово.

– А меня научишь?

– Колдовству нельзя научить. Ты до всего дойдешь сама. Или не дойдешь.

Я вспомнила, как, прикоснувшись к тем цветам, услышала гудение, как некое мистическое знание посетило меня.

– И давно ты знаешь, что способен на такое?

– С рождения. Но нужно было подождать, скрыться сначала от отцовых глаз.

Столько лет мы были вместе, и он молчал. Я уже открыла рот, чтоб потребовать ответа: как ты мог не сказать мне? Но этот новый Ээт в ярких одеждах лишал меня решимости.

– Ты не боишься, – спросила я, – что отец разгневается?

– Нет. Мне хватило ума не позорить его перед всеми. – Ээт взглянул на меня, приподняв бровь, и я покраснела. – Однако отец очень хочет понять, как ему использовать такую силу себе во благо. Он из-за Зевса беспокоится. Нужно правильно нас изобразить: дать понять, что мы достаточно опасны, чтобы Зевс призадумался, но не настолько, чтобы он вынужден был действовать.

Брат мой, чей взор всегда проникал в трещины мироздания.

– А если олимпийцы попробуют лишить тебя твоих чар?

Он улыбнулся:

– Мне кажется, они не смогут, как бы ни старались. Я же сказал: фармакея находится за гранью обыкновенно достижимого для богов.

Я взглянула на свои руки и попыталась представить, как они плетут заклятие, способное поколебать мир. Но уверенность, с которой я выдавливала сок Главку в рот и отравляла воду в бухте Сциллы, куда-то подевалась. Может, если бы я вновь прикоснулась к тем цветам… Но мне запретили выходить из дворца, пока отец не поговорит с Зевсом.

– Думаешь… я могу творить такие же чудеса, как ты?

– Нет, – ответил брат. – Я сильнейший из нас четверых. Но у тебя определенно есть склонность к превращениям.

– Это все цветы, – возразила я. – Благодаря им всякое существо обретает истинный облик.

Он обратил ко мне свой взгляд мудреца.

– Как кстати, что их истинный облик случайно совпадает с угодным тебе, правда?

Я уставилась на него:

– Я вовсе не желала превратить Сциллу в чудовище. Лишь хотела показать, как уродлива она внутри.

– И ты веришь, что внутри у нее скрывалось такое? Шестиголовое слюнявое чудище?

Лицо мое горело.

– А почему нет? Ты ее не знал. Она была так жестока!

Ээт рассмеялся:

– Ах, Цирцея! Она была размалеванной потаскухой не первого разряда, такой же, как и все остальные. И если станешь утверждать, что одно из страшнейших чудовищ нашего времени пряталось у нее внутри, значит, ты глупее, чем я думал.

– По-моему, никто не может сказать, что у другого внутри.

Ээт закатил глаза и вновь наполнил свой кубок.

– А по-моему, – сказал он, – Сцилла избежала наказания, которое ты для нее замыслила.